Террор - Дэн Симмонс (2015)

Но если ледяная корка на скалах и голом каменистом берегу стаивала в течение дня – по словам лейтенанта Литтла, температура воздуха порой поднималась до плюс сорока, – паковый лед за прибрежными айсбергами не обнаруживал никаких признаков таяния. Блэнки старался сохранять спокойствие. Он лучше любого другого участника экспедиции знал, что на этих широтах каналы во льдах – даже таким «вполне нормальным» летом, как это, – могут не появиться до середины, а то и до конца июля.

И все же от состояния льда зависело не только то, окажется ли Блэнки полезным, но и выживет ли он. Если они сядут в лодки в скором времени, возможно, он выживет. Для путешествия на лодке деревянная нога ему не нужна. Крозье давно назначил Томаса Блэнки шкипером полубаркаса – командиром над восемью мужчинами, – а если ледовый лоцман снова выйдет в море, он наверняка останется в живых. Коли повезет, они смогут довести свою маленькую флотилию из десяти растрескавшихся, побитых лодок до самого устья реки Большая Рыбная, задержаться там на месяц, чтобы оснастить суденышки для речного плавания, и – при помощи самого слабого северо-западного ветра и усилий гребцов – быстро двинуться вверх по течению. Преодолевать пороги, знал Блэнки, будет трудно – особенно для него, поскольку теперь он на своей хлипкой деревяшке мог нести лишь самый незначительный груз, – но после восьми недель кошмарного похода это покажется плевым делом.

Если Томас Блэнки сумеет продержаться до дня, когда они сядут в лодки, он выживет.

Но Блэнки знал тайну, приводившую в уныние даже такого жизнерадостного человека, как он: обитающее во льдах существо, воплощение Ужаса, преследовало его.

Чудовищного зверя видели вдали каждый день или два, пока измученные люди огибали оконечность широкого мыса, а потом двигались вдоль береговой линии на восток, каждый день после полудня возвращаясь за оставленными позади лодками и каждый вечер около одиннадцати бессильно падая в своих влажных голландских палатках, чтобы заснуть на несколько часов.

Существо следовало за ними. Иногда офицеры видели его в подзорную трубу, когда смотрели в сторону моря. Ни Крозье, ни Литтл, ни Ходжсон, ни любой другой из немногих оставшихся в живых офицеров никогда не говорили тянувшим сани людям про зверя, но Блэнки – имевший больше времени для наблюдений и размышлений, чем все прочие, – видел, как они тихо совещаются, и все понимал.

В иные разы мужчины, тащившие сани в хвосте вереницы, ясно видели зверя невооруженным глазом. Порой он шел позади, держась от них на расстоянии мили или меньше: темное пятно на фоне белого льда или белое пятно на фоне черных скал.

– Это просто один из полярных белых медведей, – сказал Джеймс Рейд, рыжебородый ледовый лоцман с «Эребуса» и ныне один из ближайших друзей Блэнки. – Они сожрут тебя при удобном случае, но в большинстве своем они довольно безобидны. Пули убивают их. Будем надеяться, что зверь подойдет ближе. Нам нужно свежее мясо.

Но Блэнки знал, что это вовсе не белый медведь, каких они убивали время от времени. Это было оно, и, хотя все участники долгого похода боялись чудовища – особенно по ночам или в течение двух часов полумрака, теперь сходивших за ночь, – один только Томас Блэнки твердо знал, что в первую очередь оно возьмется за него.

Трудный поход пагубно сказался на всех, но Блэнки испытывал непрерывные муки – не от цинги, развившейся у него, казалось, не в такой тяжелой форме, как у остальных, а от дикой боли в обрубке ноги, оторванной зверем. Идти по каменистому, местами покрытому льдом берегу было так трудно, что к середине утра каждого дня протяженностью от шестнадцати до восемнадцати часов кровь из стертой до мяса культи переливалась через край чашевидного углубления в протезе и кожаные ремни, которыми он крепился к обрубку. Кровь просачивалась через толстые парусиновые штаны и стекала по деревянной ноге, оставлявшей кровавые следы на земле. Она пропитывала подол длинной нижней рубахи и подштанники.