Мерцающие - Тед Косматка (2017)

– Восемнадцатый век, – продолжал Роббинс. – Художник покончил с собой в двадцать один год. Отчасти потому его работы так ценятся – их не слишком много. Творчество иногда убивает, это одна из причин, по которым я сторонюсь искусства: но что сказать об изначальном Творце? Не знаю. Почему, размышляя о целях Творца, люди… почему они никогда не допускают, что Бог безумен?

Я счел вопрос риторическим, но Роббинс ждал ответа. Мне было нечего ответить. Не существует ответов на такие вопросы.

– Так вот, может, глупо задаваться вопросом, зачем Творец сделал то или это, – продолжал он. – Может, в его действиях нет логики. Может, правы были древние философы Востока, когда спрашивали не «Зачем?», а «Как?». Что скрыто под блестящей позолотой? Можно ли по-настоящему полагаться хоть на что-то в этом мире? Даже атомы оказались неуловимым туманом – пустотой в пустоте, в которую все мы умудрились поверить.

Этого я не ожидал. Однако он уклонился в сторону, и я вернул его к главному:

– Наверняка вы что-то могли бы сделать насчет Сатвика.

Его взгляд мгновенно стал внимательным.

– Например?

– Обратиться к своей пастве.

Роббинс рассмеялся. Глубокий басовитый хохот длился и длился.

– И вы вообразили, что, если в это действительно замешан кто-то из моей паствы, они послушаются моего слова?

– Возможно, – пожал я плечами.

– Любая церковь создается по нашему образу и подобию, как мы созданы по подобию Бога. Паства берет из религии то, что ей подходит, а остальное отвергает. Если кто-то из моих последователей держится столь… крайних взглядов, подозреваю, что никакие мои слова не заставят его от них отказаться. Что думает о пропаже вашего друга начальство?

– Держится тактики «подождем – увидим».

– Ну, возможно, они знают, что делают. Впрочем… – Он помедлил, обшаривая карими глазами мое лицо. Я видел, как трудно ему решиться. – То, что вы предлагаете, не повредит. Проповедь о том, как преступно подменять собою закон? Что-то в этом роде?

– Неплохо бы для начала, – согласился я и решил сыграть наугад: – У вас новая охрана или вы всегда страдали паранойей?

Безрадостная улыбка тронула его губы.

– Новая. И во дворе охрана. – Он махнул в сторону балконной двери, но среди кустов и деревьев я никого не разглядел.

– Отчего вдруг такое внимание к безопасности?

– Обстоятельства переменились. Мир не стоит на месте.

– Да?

– Мы заглядываем в ваш ящичек и обрушиваем волну. То, что истинно в одном плане, часто отображается и в другом. По-видимому, даже слава подчиняется законам квантовой механики. Взгляд публики меняет наблюдаемый объект.

– Значит, и вам приходят письма.

– Скажем так: не всё внимание доброжелательное. – Улыбка пропала. – Такую цену приходится платить за поиск ответов на главные вопросы.

– Кстати, о вопросах, – начал я и запнулся, подбирая слова. На руках у меня была всего одна карта. – Вам знакомо имя Брайтон?

Его лицо застыло – на такой короткий миг, что я мог притвориться, будто не заметил. Он покачал головой.

– Нет. Никогда о таком не слышал.

Я смотрел ему в глаза. Впервые за весь разговор я ему не верил.

– Еще до вашего эксперимента, – сообщил я, – у меня был разговор с Брайтоном, и он, по-видимому, знал больше, чем ему следовало. Знал, что вы получите неожиданный результат.

Роббинс молча смотрел на меня.

– Так откуда он мог знать? – поторопил я. – Кто вам этот Брайтон?

– Мне не знаком человек с таким именем.

Ложь была написана у него во все лицо. Я еще поднажал:

– Кто и откуда мог знать, что у вас получится?

– Может быть, догадался? Или вы его неправильно поняли.

– Может быть, – кивнул я, ни на секунду в это не поверив.

– Если кто-то знал, – сказал он, – безумно жаль, что он не предупредил меня. Я бы уклонился от внимания журналистов.