День Праха - Жан-Кристоф Гранже (2020)

Теперь в ее лукавом тоне слышался сарказм. На самом деле этот голос, с его нежными нотками и одновременно старыми, многовековыми интонациями, таил в себе безграничное высокомерие. Свойственное вселенскому прощению. Снисходительности Добра к Злу, праведников к грешникам… Ивана уже вдоволь нахлебалась такого на уроках катехизиса в приемных семьях. И всякий раз это наводило на нее тоску.

Она боролась с искушением: что, если взять да и бросить ей в лицо историю с фреской, с вооруженными часовыми? Но чувствовала, что должна держаться своей роли — эдакой простоватой журналистки.

— Я не провожу глубоких расследований. Просто стараюсь приобщиться к вашей культуре, к вашей духовной сфере.

— Да ладно врать. Ты хочешь раскрыть нашу тайну.

— А что — есть какая-то тайна?

Рашель рассмеялась, и этот смех рассыпался звонкими отзвуками, как стакан, лопнувший в слишком сильных пальцах.

— О нет, я просто устроила тебе маленькую ловушку. Прости, это не слишком-то милосердно с моей стороны. Нет тут никакой тайны. И никогда не было. Это вы, миряне, вот уже пять веков думаете, что мы скрываем нечто подобное. Просто удивительно, как вам трудно примириться с нашей простотой.

Рашель заканчивала каждую фразу так, словно хотела шепнуть: «Но это не важно». И добавить — еще тише: «Вы никогда ничего не поймете, но мы на вас не в обиде».

— Ну а сегодня ночью, — спросила она, — куда ты ходила?

Ивана не ответила. Голубоватая дорога перед машиной чем-то напоминала старинные негативы. Например, эти белые древесные стволы — вместо черных. Или черные — вместо белых…

Сыщицкий инстинкт подсказывал ей, что настал момент, когда нужно сказать правду. Она и так уже нагородила слишком много лжи.

— Я искала фреску.

— Какую фреску?

— Ту, в часовне, обломок которой прикончил Самуэля.

На сей раз Рашель не смогла скрыть удивления:

— И ты… ты ее нашла?

Выбора не было, пришлось снова сказать правду:

— Она в Хранилище.

— Откуда тебе известно о Хранилище?

— Рассказали… сезонники.

— Кто именно?

— Не знаю. Мне их имена неизвестны.

— А почему тебя так интересуют эти обломки?

— Да просто мне показалось странным, что вы их унесли из часовни и припрятали.

— Не припрятали, а сложили под крышей от непогоды, вот и все.

В ее устах это объяснение выглядело вполне резонным. Но ему противоречил образ вооруженных охранников. Кому придет в голову стеречь с оружием в руках никому не нужную труху?!

Внезапно Ивана вспомнила, что у нее в кармане лежит мобильник. Притом звук не выключен. И при мысли о том, что телефон может зазвонить, ее прошиб холодный пот.

Рашель притормозила. Ивана наконец увидела длинные палатки, столы, изгородь… Ей хотелось расцеловать Рашель. Наконец-то она вернулась в свою «обитель».

Обернувшись к Рашель, она взглянула на ее безмятежное лицо, свежее, как утренняя роса, невзирая на поздний час. Ей ужасно хотелось задать еще один-два вопроса, но она понимала, что опасно заходить слишком далеко. Брось это! Ивана открыла дверцу кабины и, поколебавшись, спросила:

— Ты меня выдашь?

— У нас это не принято. Постарайся отдохнуть. Завтра встретимся на работе.

Ивана зашагала к лагерю. У входа стояли охранники, но они не были вооружены, не проявили агрессии и не задали никаких вопросов. Молча пропустили ее, так как видели, что она вышла из вездехода Обители. Девушка шла, слегка пошатываясь, чувствуя, как смертельная усталость тянет ее к земле.

Теперь у нее было три решения проблемы.

Либо Рашель и вправду так простодушна, как хотела показать, и в этом случае, не будучи в курсе происходящего, наверняка выдаст ее. Ведь ложь, даже через умолчание, не в обычае этой общины.