День Праха - Жан-Кристоф Гранже (2020)

Ньеман достаточно хорошо разбирался в этой области искусства, чтобы распознать вокруг казненного Христа скорбящую Богородицу, апостола Иоанна, Иосифа Аримафейского, Никодима… У всех четверых были изможденные лица шахтеров, выбравшихся из-под завала.

Сюжеты фресок ничто не объединяло, но они явно были написаны одним мастером. Сквозь эти мотивы проглядывали и его неповторимый стиль, и богобоязненная, вдохновенная душа.

Так вот что скрывала жалкая поверхностная мазня часовни Святого Амвросия или, по крайней мере, уцелевшие части ее свода: веру как символ страха, муки и раскаяния.

— А вы смогли бы таким же образом исследовать другую половину свода? — спросил Ньеман.

— Вы хотите сказать — опять радиографией?

— Да.

— Но сначала требуется их реконструировать, а…

— Так могли бы или нет?

— Без проблем.

Ньеман еще не получил сообщений от Иваны, но ничуть не сомневался в том, что его помощница разыщет обломки фресок.

— Ну и что вы об этом думаете? — спросил он, возвращаясь к образам на экранах компьютеров.

— Потрясающе! — прошептал Лехман тоном изумленного космонавта-одиночки, который, сидя в своем корабле, обнаружил обитаемую планету. — Такой шанс выпадает…

— Я имею в виду стиль этих фресок. Вы можете их датировать?

Лехман скрестил руки, потом схватился за подбородок слегка наигранным жестом мыслителя:

— Не могу судить однозначно. Данные сцены, а также общий стиль отсылают нас к пятнадцатому веку, но некоторые детали с ним не согласуются.

— Например?

— За шесть веков эту часовню много раз перестраивали или обновляли, а это значит, что и своды тоже не избежали реставрации. И я сильно подозреваю, что художники тех времен каждый раз вносили в эти образы свою лепту.

Ньеман вспомнил зал в мадридском музее Прадо, где были выставлены «Pinturas negras»[65] Франсиско Гойи. Только вот все помалкивали о том, что это фальшивки. Вернее, так: исполнение принадлежало не Гойе. Оригиналы художник написал на стенах своего дома, и их невозможно было перенести на полотно… Иными словами, та же самая проблема: как отделить эти фрески от потолка, чтобы перенести их в другое место?

— А это могут быть копии?

— Конечно. Но в таком случае мы бы заметили различия в фактуре. А этот ансамбль отличается полным единством. Даже слишком полным.

— Объясните, что это значит.

— Сразу видно, что все части написаны одним и тем же человеком, притом в одно и то же время. А стало быть, с момента их создания к ним никто не прикасался. Вот это для меня настоящая загадка.

Майор продолжал разглядывать изображения: казалось, они запачканы сажей и освещены только глазами; эти глаза, слишком большие, витали в кромешной тьме, подобно блуждающим огням. И ему снова пришло на ум первоначальное предположение: эти образы скрывали какую-то тайну, несли какое-то послание.

— Тут есть еще одна загадка — выбор данных сюжетов, — продолжал Лехман. — Для пятнадцатого века они нередки, но никогда еще не изображались вместе, особенно в часовнях. Четверо всадников Апокалипсиса и оплакивание Христа взяты из Нового Завета. Святой Георгий, побеждающий дракона, — из «Золотой легенды» Иакова Ворагинского[66]. А что касается Пляски смерти, так это вообще языческий мотив. Эдакое memento mori[67], нечто вроде предупреждения.

— И какой же вывод вы сделали?

— Да никакого, разве что этот кажущийся сумбур — уникальное явление. Или же в нем кроется какой-то намек… в общем, не знаю.

Ньеман уже решил показать этот ансамбль теологу, который смог бы разглядеть в нем подтекст, какой-то скрытый смысл.

— Ну и наконец, обратимся к фактуре, — продолжал реставратор. — В ней есть характерные признаки раннего Средневековья, но…

— Но что?