День Праха - Жан-Кристоф Гранже (2020)

Все помещения здесь выглядели одинаково стандартными: мебель из металла и плексигласа, линолеумный пол и стены, залепленные плакатами с правилами поведения для граждан. Плафоны добавляли впечатлений особо непонятливым, окрашивая их лица в мертвенно-белый цвет.

— Дело в том, что мы располагаем инструментарием, который…

— Нет, избавьте нас от технических подробностей.

Лехман поднял брови: он явно не одобрял манеры собеседника. Однако смирился и начал торопливо перелистывать свое заключение. Его длинные гибкие пальцы напоминали кисти художника.

Ньеман видел какие-то мелькающие цифры, кривые, уравнения, а в голове у него было совсем другое: труп — с камнем во рту, второй труп — человека, считавшегося пропавшим, и его юная славяночка, угодившая в секту убийц. Не время заниматься уравнениями.

— Я вам уже рассказывал о технике buon fresco?[89] — безмятежно спросил реставратор.

— Лехман, вы понимаете французский язык? Мне нужны только выводы!

Но тот отмел его требование взмахом руки.

— Вы, видимо, торопитесь? — сухо спросил он. — Ладно, тогда слушайте: ваши «скрытые» фрески написаны в двадцатом веке.

— Постойте-ка… Вы говорите о тех фресках, что были скрыты под слоем восемнадцатого века?

— Вот именно.

— Да как же это возможно?!

— Невозможно, и тем не менее…

Ньеман положил руки на пластиковую столешницу и, бросив взгляд на Деснос, прочел в ее глазах такое же изумление и непонимание.

— Но, мне кажется, я нашел этому объяснение. Мы использовали технику, чтобы параллельно датировать верхние фрески. Так вот, это тоже фальшивка.

— Что вы разумеете под словом «фальшивка»?

— Как я уже сказал, фрески, скрытые под верхним слоем, написаны сравнительно недавно. Но фрески верхнего слоя — тоже…

— А вы мне вчера говорили…

Лехман вскинул голову эффектным движением заслуженного лектора:

— Да, краски такие же, какими писали в восемнадцатом веке, но тут есть одна тонкость. Наши химические анализы позволили…

— Лехман!

— Ладно, скажу коротко: эти росписи — дело рук фальсификатора, которому удалось раздобыть, не знаю как, материалы той эпохи или того же состава, чтобы подделка была идеальной. Но он допустил один промах. В наше время свинец, который входит в состав красок, уже не добывают в европейских шахтах, как это делали в восемнадцатом веке, — сегодня его привозят из Америки или Австралии.

— И что же — между ними такая большая разница?

— Некоторые анализы показывают, что да, большая. У них другой изотопный состав и другое количество микроэлементов.

Ньеман, а за ним и Деснос машинально придвинулись к столу, чтобы рассмотреть записки специалиста, так внезапно приобретшие совсем иное значение. Сейчас они оба напоминали пиратов, склонившихся над картой острова сокровищ.

— И вот мой вывод, — заключил Лехман назидательным тоном. — И верхняя, и нижняя росписи были созданы одновременно. Вероятнее всего, в начале двадцатого века. Наш фальсификатор сначала написал библейские сцены бедствий, давая волю своему воображению и стилю, но при этом старательно придерживаясь канонов позднего Средневековья. Затем скрыл их под слоем известки, шпаклевки и штукатурки. А дальше написал сверху новые фрески, намеренно неумело, используя, как он думал, стиль и пигменты восемнадцатого века.

Наступило молчание. Ньеман достал мобильник и снова устремил взгляд на изображения. «Официальные» — с наивными сценами Рождества, святым Христофором и проповедью птицам. И скрытые — с Адамом и Евой, Вавилонской башней и четырьмя всадниками Апокалипсиса…

— Вы знаете историю анабаптистов? — спросил Лехман.

— Да, кое-что знаю.

— В начале прошлого века в их секте появился один любопытный персонаж.

— Отто Ланц?

— Вот именно. Это был единственный иностранец, принятый Посланниками.

Ньеман знал еще одного — Поля Парида, но сейчас было не время вспоминать об этом бродяге.