Бегущий за ветром - Халед Хоссейни (2003)

— Когда мы жили в Вирджинии, я сбежала из дома с одним афганцем. Мне было восемнадцать… глупый бунт… а он сидел на наркотиках… Почти месяц мы прожили вместе. Мы были на языках у всех афганцев в Вирджинии. Падар в конце концов разыскал меня… Явился к нам и забрал меня домой. Я устроила истерику. Визжала. Рыдала. Кричала, что ненавижу его… Но когда я вернулась в семью… — Сорая всхлипнула, отложила трубку и высморкалась. — Извини. — В ее голосе появилась хрипотца. — Оказалось, у мамы был удар, парализовало правую сторону лица… Меня так мучила совесть. Она-то чем была виновата? Вскоре после этого наша семья переехала в Калифорнию.

Сорая смолкла.

— И какие у тебя теперь отношения с отцом? — спросил я.

— Мы с ним не во всем сходимся, впрочем, у нас всегда были некоторые разногласия… Но я благодарна ему за то, что он не дал мне погибнуть, спас меня. — Сорая снова примолкла. — Ты расстроился?

— Немножко.

Лгать я ей не мог.

Конечно, моя мужская гордость, ифтихар, была уязвлена: в ее жизни уже был мужчина, а я еще не ложился с женщиной. Но ведь прежде, чем попросить Бабу идти свататься, я столько раз обдумывал все это… И ответ мой был неизменен: я не вправе никого осуждать за грехи прошлого.

— Ты не передумал жениться на мне?

— Нет, Сорая. У меня и в мыслях не было. Я хочу взять тебя в жены.

В ответ Сорая разрыдалась.

А ведь я завидовал ей. Она поведала мне свою тайну. Ей больше нечего было скрывать. Я уже открыл было рот, чтобы рассказать ей, как я предал Хасана, как по моей вине он, оклеветанный, вынужден был оставить дом, где его отец прожил сорок лет, где слуг и хозяев связывала близкая дружба… Но мне недостало смелости. Во многих отношениях Сорая Тахери была лучше меня. И уж точно храбрее.

13

Церемония обручения лафц была назначена на следующий вечер. Когда мы подъехали к дому Тахери, я вынужден был припарковать свой «форд» на другой стороне улицы, потому что весь двор и подъезды к нему были забиты машинами. На мне был темно-синий костюм — я купил его накануне, когда отвез Бабу домой после сватовства.

Я посмотрел в зеркало заднего вида — проверил, правильно ли у меня завязан галстук.

— Ты сегодня хорошо выглядишь, — сказал Баба.

— Спасибо, отец. А сам-то ты как? Выдержишь?

— Ты еще спрашиваешь? Да сегодня счастливейший день моей жизни! — утомленно улыбнулся Баба.

Из дома доносился гомон множества голосов, смех, негромкая афганская музыка — по-моему, классический газель[29] в исполнении Устада Сараханга. Я нажал кнопку звонка. В окне прихожей шевельнулась занавеска, мелькнуло чье-то лицо и скрылось. «Это они!» — произнес женский голос. Шум стих. Музыка смолкла.

Дверь открыла ханум Тахери в элегантном черном платье ниже колен. Волосы завиты, на лице радость.

— Салям алейкум, — пролепетала она и тут же всхлипнула. — Видишь, Амир-джан, ты впервые в моем доме, а я уже плачу.

Я поцеловал ей руку — накануне Баба подробно наставлял меня, как себя вести.

Через ярко освещенную прихожую ханум провела меня в гостиную — мимо висящих на стенах фотографий людей, которые отныне будут мне родственниками. Юная ханум Тахери с пышной прической и генерал на фоне Ниагарского водопада. Ханум Тахери в легком платье и генерал в пиджаке с узкими лацканами. Сорая на американских горках, она смеется и машет рукой, от серебряных скобок на зубах расходятся лучики. Генерал при полном параде пожимает руку королю Иордании Хусейну. Портрет Захир-шаха.

Гостиная была битком — человек тридцать сидело на стульях, расставленных вдоль стен. Когда вошел Баба, все встали. Отец медленно двинулся по кругу, пожимая руки и приветствуя каждого гостя в отдельности; я следовал за ним. Баба и генерал — все в том же сером костюме — обнялись и похлопали друг друга по спине. «Салям» прозвучало негромко и с особым уважением.