Книга Дины - Хербьёрг Вассму (2007)

Дина замерла у него за спиной. Не слыша даже ее дыхания, Педро принял это за хороший знак.

Но тут же у него за спиной что-то грохнуло, дрогнули половицы. Педро в страхе обернулся.

Дина сидела на выщербленном полу и выла.

Так от бессильной ярости воет одинокий волк. Не стесняясь, не сдерживаясь. Волк сидел на полу в косых лучах солнца, и его плач наводил жуть.

Наконец Дина поняла, что так себя не ведут. Она вытерла слезы и засмеялась.

Педро знал истину, известную каждому артисту: юмор — вернейшая опора трагедии. Он заставил Дину пройти обе фазы. Лишь бросил ей тряпку, которой вытирал кисти, чтобы она вытерла лицо.

И неутомимо продолжал писать дальше, пока не положил последний мазок. Тогда синий час уже сделался призрачно-белым и все звуки в усадьбе слились в слабый гул. Тени, словно штрихи на старом пергаменте, обозначили все углы. И каждый угол имел свой запах.

Осторожно колыхнулись духи Ертрюд. Лицо у нее снова было целое.

Портрет повесили в большой гостиной. Его видели все, кто приезжал в усадьбу. В том числе и Дагни.

— Это настоящее произведение искусства! — милостиво изрекла она и заказала художнику написать свой портрет.

Педро поклонился и поблагодарил. Он с радостью напишет портрет жены ленсмана. Как только у него будет время…

Дину он написал с виолончелью. Она была обнажена, и тело у нее было зеленоватое. Виолончель была белая…

— Это такое освещение, — объяснил Педро.

Дина с удивлением смотрела на картину. Потом кивнула.

— Когда-нибудь я выставлю эту картину в галерее в Париже, — мечтательно сказал Педро и прибавил:

— Она называется «Ребенок, заглушающий горе музыкой».

— Какое горе? — спросила Дина. Педро быстро взглянул на нее и сказал:

— Для меня горе — это все картины, которые я вижу неясно… Но тем не менее должен носить в себе.

— Да. — Дина кивнула. — Картины, которые человек носит в себе.

Я Дина. Иаков всегда ходит рядом со мной. Он большой, тихий и припадает на ногу, которую ему не отрезали. Дух от него теперь не идет. Иаков не исчезает, как иногда Ертрюд. Он — пароход, только без пара. Плывет тихо рядом со мной. И тяжело.

Ертрюд — серп месяца. То прибывает, то убывает. Она плывет без меня.

Педро и Дина никому не показали «Ребенка, заглушающего горе музыкой». Они понимали, что эта картина не для глаз добрых людей.

Портрет завернули в старую простыню и убрали в чулан, где раньше спал Иаков. За потертую кушетку.

Педро тяжело переносил зиму со снегом и стужей. Он весь скукожился. Постарел, одряхлел и стал похож на большую лошадь.

Весной он чуть не умер от кашля, насморка и лихорадки. Стине и Олине кормили его почти насильно.

Пищу он принимал с трудом. Но понемногу окреп настолько, что уже мог писать маслом, сидя в кровати. Тогда все поняли, что худшее позади.

Матушка Карен читала ему вслух газеты, письма Юхана и вообще все, что попадалось под руку.

А вот Библию слушать Педро не пожелал.

— Библия — это священная книга, — мрачно сказал он. — Ее нельзя читать язычникам.

Трудно было понять, кого он имел в виду. Матушка Карен предпочла не принимать этого на свой счет.

Вениамин часто останавливался на пороге комнаты для гостей и во все глаза смотрел на старого человека в кровати, перед которым были разложены тюбики с краской. Следил с восторгом за дымом его трубки. Дым, клубясь, поднимался к потолку между приступами кашля.

Он стоял до тех пор, пока его не подзывали к кровати и тяжелая рука не ложилась ему на голову.

Веселые глаза встречали его взгляд. Тогда Вениамин улыбался. Он был преисполнен ожидания.

Старый человек кашлял, сосал трубку и, положив мазок-другой, начинал рассказывать.

Вениамин любил, когда Педро лежал в кровати. Тогда его легко было найти.

Да и Дина не могла украсть его у Вениамина. Дина боялась комнат с больными.