По образу и подобию - Наталья Чернышева (2020)

— Может быть, обойдётся? — неуверенно спросила Инесса.

— Может быть. Может быть, и нет. Вызов от Саны сразу переводите на меня, приоритетно.

— Да. Что-то ещё, Олег Ольгердович?

— Кофе, пожалуйста, организуйте. Мне как обычно, а девочке… Знак с собой? — обратился он к Алёне, она кивнула, — по знаку и что-нибудь перекусить.

— Спасибо, но я не голодна, — запротестовала Алёна.

— Не спорьте, вы у меня в гостях, — строго сказал ей Ольмезовский. — Пойдёмте…

Он провёл её за вторую дверь, и девочка снова попала в позапрошлый век. Высокие, под потолок, шкафы с печатными книгами. Настоящими печатными, не репринтами, с ума сойти. Из современного — только встроенный в массивный стол большой терминал. Окно со шторами, шторы были отведены, и сквозь стекло лился закатный солнечный свет, ложась на стены оранжево-багровыми полосами.

На одной из стен, той, что свободна была от шкафов, в благородной старинной рамке висела большая стереофотография, стилизованная под картину. Горное озеро, холодное даже на вид, камни, валуны, дикая совершенно местность. Злое сизое солнце в правом верхнем углу. По первому плану — ландыши, много ландышей, и ещё какие-то фиолетовые цветы, похожие на ирисы. Мужчина и ребёнок лет пяти, держатся за руки, ребёнок полуобернулся назад, к камере, запечатлевшей момент. Алёна с изумлением узнала в детском личике черты Тима. Тот же взгляд, разлёт бровей, тонкая, с грустнинкой, улыбка…

— Это Роза, — пояснил Ольмезовский, осторожно кладя на стол полученные от Инессы боксы. — Это мы на Молла-Тау, сто километров отсюда, она любит бывать там до сих пор.

— Вы обещали объяснить, — напомнила Алёна.

Он жестом указал ей на стул с высокой спинкой:

— Присаживайтесь…

Сам устроился за столом, сдвинул от края серую папку, сложил руки домиком.

— Не слишком приятная история, — начал он. — Прежде всего, Тим — не просто жертва эксперимента, он — жертва преступления. Его создатель… был амбициозен настолько, насколько же гениален. Но его новый проект долго не получал одобрения, потому что содержал в себе слишком много спорных пунктов. В конце концов, этот человек рассорился со всем Учёным Советом, в том числе, со своим научным руководителем. И в какой-то момент решил, что легче получить прощение, чем разрешение. Он, как ведущий специалист Института, имел доступ к Репродукционным Центрам. Воспользовался этой возможностью и заложил сто эмбрионов по своему проекту, за который так долго безрезультатно боролся. О, спасибо, Инесса.

Инесса принесла поднос с двумя чашечками кофе и тостами на белой тарелочке. Поставила на стол, и тихо исчезла.

— Не рекомендую отказываться, — сказал профессор. — Вы сейчас на пике паранормальной активности, Алёна. Но скоро будет откат, и, как минимум, мигрень вам обеспечена. Если не позаботитесь о своём самочувствии заранее.

— Почему вы так думаете? — упрямо спросила Алёна, но тост взяла.

— Я объясню чуть позже.

Она кивнула, приготовилась слушать дальше.

— В общем, когда всё это вскрылось, никакого прощения не было, — продолжил Ольмезовский свой рассказ. — Был суд, поражение в правах, дисквалификация без права восстановления. Но сто детей уже родилось, две трети из них были распределены в семьи.

— Подождите, — напряжённо сказала Алёна, — но вы же сказали, что их всего двое сейчас, Роза и Тим. А остальные где тогда? Если их было сто? Уехали? Улетели на одном из «Ковчегов»?

— Они умерли, — тихо объяснил Ольмезовский.

Алёна замерла с тостом в руке.

— Как… умерли?

Он слегка развёл ладони: