Нулевой километр - Евгения Стасина (2018)

Главная проблема человечества – неспособность вовремя завести разговор. Именно из-за этого рушатся семьи и упускаются шансы построить что-то достойное. На моей голове нет строительной каски, в руках не лежит мастерок и фундамент под возведение чего-то прочного до сих пор не залили, но сворачивать макет с уже нанесенным на него проектом я не готова. По крайней мере,сейчас, при свете луны и редких уличных фонарей, что скупо льют золотистое свечение на тротуары, мне кажется, я решила. Поверила, что смогу отказаться от московской квартиры, дорогих цацек и шикарных мехов, удовольствие от носки которых затмила нездоровая эйфория… Странная, не поддающаяся объяснению и возникающая всякий раз, когда я вижу перед собой идеально слепленного мужчину.

– Спишь?

– Нет, – шепчу и крепко жмурюсь, заклиная про себя Бирюкова перелечь.

Подскочить с этого чертового жесткого пола и, с силой отшвырнув одеяло, взобраться на мою кровать, которая сегодня кажется мне особенно пустой. Холодной, и этот холод заставляет покрыться гусиной кожей, ведь моя шелковая комбинация совсем не спасает от одиночества…

– Мы должны поговорить. Рано или поздно это придется сделать.

– Знаю, – только с чего начать до сих пор не придумала.

Таким, как я куда проще срывать одежду, чем украшенные чернью латы с собственной души. Не приспособлена – с Русланом я молчалива. Обсуждаю миллион мелочей вроде понравившихся сапожек, украшенных изумрудами сережек, которые непременно хочу получить на день рождения, или выслушиваю его фантазии, которые потом прилежно воплощаю в жизнь… А вот так, чтоб серьезно, чтобы с придыханием и полным сумбуром в голове – ни разу. Наверно поэтому с таким трудом вживаюсь в роль нормального человека.

– Ты ведь понимаешь, что секс ничего не меняет?

Теперь не дышу. Ведь даже при всей своей черствости, я ждала чего-то другого. Ни этой звенящей тишины, которая разрывает перепонки и заставляет зудеть ладошки от острой необходимости зажать уши руками…

– Ты слышишь?

– Да. Только… – боже, а что сказать?

– Твой отчим прав, Юля. Ты охотилась за олигархом, ты привыкла к другой жизни, которой я никогда не смогу тебе дать, – говорит мне, а я всерьез начинаю верить, что Бирюков ослеп. Не видит оборванных стен, паутины в углах, протертой мебели и замызганных ковров… Или, может быть, я настолько впала в прострацию, что перестаю объективно оценивать обстановку? Настолько смирилась с убогостью комнаты, привыкла к скрипу пружин и гулу старого холодильника, что теперь добровольно готова остаться в этой тьме навсегда?

– Так что вешать тебе лапшу на уши, что начну сворачивать горы, я не собираюсь.

– Не хочешь?

– Не могу, – признается после секундной заминки. – Ты ведь прекрасно все понимаешь. Это в книгах просто. А здесь жизнь: миллионером я вряд ли стану. Простой водитель. Пусть и с достойной зарплатой для среднестатистического мужчины, но со съемной халупой, которая ничем не отличается от этой. Такой жизни хочешь? Никаких иномарок, отдыха за границей в любой момент, когда тебе приспичит обновить загар.

Спрашивает и замолкает. Словно дает мне время осознать собственные перспективы… Только разве я не понимаю? Разве не думала об этом за ужином, в душе, когда нехотя смывала с себя запах что-то изменившего во мне мужчины? Когда лежала на лысой худой подушке и с тоской прислушивалась к его приготовлениям ко сну: лязг резных ручек, скрип дверцы советского шифоньера, шорох бязевого постельного белья, глухой удар скрученных одеял о пол, и тяжкий вздох, разбавивший тишину, когда Бирюков устроился на не самом удобном в мире ложе…

– А говорил, не жалеешь… – ведь что это, если не попытка избавиться от навязчивой поклонницы?

– Я и сейчас могу это повторить.

– Разве? Звучит так, будто ты меня отговариваешь, – присаживаюсь и, дотянувшись до ночника, позволяю глазам привыкнуть к теплому свечению лампы. – Я ведь не тащу тебя под венец.