Нулевой километр - Евгения Стасина (2018)

– Конечно, – стараюсь говорить как можно беззаботней, качнув головой, чтобы это наваждение развеялось, – правда, тебе придется выплатить ему премию. И от моральной компенсации за стыд, что я испытала, уговаривая его не увольняться, я тоже не откажусь.

– Будет тебе компенсация, – соглашается Руслан и торопливо прощается, ведь стук женских каблуков о кафельный пол прекрасный повод свернуть беседу с подружкой.

Еще бы, чувства своей благоверной он привык оберегать.

Встаю, на ходу сбрасывая с себя пиджак, и замираю в дверях кухни, недовольно сведя брови на переносице – Голубев, к моему счастью, до сих пор не вернулся, зато следы его ночной попойки налицо.

– А я говорила – испугается, – вынырнув из-за моей спины, Ленка первой хватается за веник, старательно выметая из-под стола картофельные очистки. Отточенными движениями отправляет в мусорное ведро стеклотару, сгребает в кучу перепачканную посуду и открывает форточку, с наслаждением вдыхая свежий воздух. – Я раньше убрать хотела, но Ярик предложил фильм посмотреть. Мы взяли твой планшет, это ведь не страшно?

– Нет, – веду головой, одну за одной распахивая рассохшиеся дверки гарнитура в поисках кастрюли, и отыскав подходящую, наполняю ее водой. Надеюсь, бабушкин борщ я готовить еще не разучилась, иначе к разговорам о моем невыносимом характере, что ведут между собой Тихомировские работники, прибавится пара сплетен о моей неспособности состряпать из овощей хоть что-то, отдаленно напоминающее суп.

– Разберите пакеты в прихожей. Я кое-что вам прикупила, а то в этих лохмотьях на вас без слез и не взглянешь. И поаккуратней: в одном из них твои новые очки. Взяла две пары, чтоб у тебя был выбор.

Сестра, опешив, прижимает к груди грязный савок, а через секунду уже бросает его на пол, вприпрыжку выбегая в прихожую. Вот вам и взрослая – ребенок, который радуется подаркам так, как и положено одиннадцатилетней девчушке. А все эти энциклопедии и страсть к научным программам лишь ширма, за которой порою прячутся те, кто при всей своей холодности, нуждаются в ласке ничуть не меньше, чем самый навязчивый малыш, что дергает вас за юбку, слезно выпрашивая леденец.

– Юля! – обнимает меня так крепко, что если сейчас же не выпустит из объятий, я рискую оставить детей голодными – умру от удушья, ведь сделать хотя бы вдох в этих тисках нереально. – Спасибо!

Не помню, чтобы когда-то мы так обнимались: словно мы не посторонние, волею судеб заброшенные в эту бетонную коробку, а дорогие друг другу люди, что вместе радуются небольшому чуду. По меркам моей новой жизни, совсем крохотному, ведь тех денег, что я потратила сегодня, едва ли хватит на покупку новой сумки.

– Можно без этих телячьих нежностей?

От них я сама не своя. Растерянна куда больше, чем от необходимости приветливо улыбаться Бирюкову, что прямо сейчас скрывается в ванной, на секунду застывая в дверях с переброшенным через плечо полотенцем. Вспотевший, с проступающими венами на руках, свидетельствующими об усиленной тренировке. Может, Соколова права? Он все же мне нравится, как предмет искусства, которым можно любоваться часами, с задумчивым видом меняя наклон головы, чтобы не упустить что-то важное?

– Нет! Они ведь красные! Красные! Как у Синицыной из четвертого «б»! Мне все обзавидуются, и больше никто не станет надо мной смеяться!

– Ага, – отвечаю первое, что приходит на ум и неловко поглаживаю ее спину, укрытую выцветшей футболкой, а через мгновение уже отстраняю от себя девчонку, нацепившую на переносицу добротные окуляры: ни пластыря вам, ни трещины на правой линзе. – А тебя что достают в школе?

– Да ну их! Дураки! Умных никто не любит. Пойду лучше Айгуль покажу, и, вообще, надо ведь все померить…