Безатказнае арудие - Бэнкс Иэн М. (1994)

Сессин забрался в тесную кабину, размещенную слева от центра в задней части огромного локомотива, над тем местом, где у оригинала была будка машиниста. Он пристегнулся, проверил приборный щиток. Затем, откинувшись к спинке, посидел какое-то время, глубоко дыша, обводя взглядом трибуны и обзорные башни, потом посмотрел туда, где должна была находиться его жена, – в собственной башне клана, потом подумал: а пришла ли его последняя любовница, смотрит ли на него из какого-нибудь старинного дирижабля? Засвистела переговорная трубка – он включил ее.

– Готовы, сэр? – услышал он приглушенный голос главного механика.

– Готов, – ответил он.

– Тогда все. Передаем управление вам.

– Принял управление, – подтвердил он и снова перекрыл переговорную трубку.

Сердце его забилось быстрее, он рукавом отер пот с верхней губы, потом снял перчатку и из нагрудного кармана вытащил заглушки для ушей.

Руки его слегка дрожали.

Судейский дирижабль важно парил над высокой, украшенной флагами аркой, отмечающей стартовую позицию. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем флаги, висящие под дирижаблем, поменялись с красного на желтый, и толпа разразилась дикими восторженными криками.

Сессин отпустил тормоз и сдвинул с места регулятор, подавая вращение на колеса машины. Водородный двигатель с ревом выпустил огромное облако пара из выхлопной трубы (метрах в двадцати перед кабиной, где сидел Сессин, заходили вперед-назад гигантские поршни, исторгая новые клубы дыма, и с оглушительным лязгом огромная машина неторопливо поползла вперед, держась вровень с другими – все они были окутаны струями пара, испускали отчаянные свистки. Время от времени в эти хаотические шумы врывался бешеный солирующий звук колес, терявших сцепление с дорогой, когда резиновые покрышки попадали в лужицы масла, жидкости из гидравлической системы или воды.

Гонки начались полчаса спустя после многочисленных задержек (казалось, что каждая из них будет продолжаться бесконечно), на стартовой площадке тем временем потели участники, спускали пар машины, и вообще царила неразбериха.

«Паровозы» начали гонку по куртине Серефы – ровной поверхности полукилометровой ширины, расположенной за полуцилиндрическими башнями. Каждый круг составлял сто восемьдесят километров – дистанция, которую лучшие машины преодолевали за час; участники гонки должны были пройти по три круга. За машинами следовали судейский дирижабль и небольшое облачко платформ с камерами, напоминавшее рой насекомых. С камер картинка передавалась на импланты и на сеть экранов, а собравшиеся толпы наблюдали за происходящим с трибун и башен.

Когда лопнули покрышки у Бейер-Гарратта из клана генетиков (машина пошла юзом, на полной скорости заскребла бортом по внешнему ограждению, с чудовищным скрежетом окуталась облаком пара), Сессин, возглавивший гонку, спокойно подумал: «Ну вот, старина Уэррьет выбыл из компании, а ведь жизнь у него была последняя». Взрыв разметал по дороге куски конструкции, но Сессину удалось обойти их и провести свою трехсоттонную машину всего в нескольких метрах от тонкой внутренней стены.

Он шел впереди! Он кричал от восторга и был благодарен за то, что в кабине его болида шум не был слышен; широкая дорога простиралась перед ним, слегка искривляясь, – пустая, зовущая и грандиозная. Судейский дирижабль отстал от него, а облачко платформ с камерами держалось с ним на одном уровне. На каждой из вышек были камеры, зрители – обитатели замка и экстремадурцы – стояли группками на наружных стенах, но были как-то смазаны и не имели значения. Он был один; ликующий, свободный и один!