Два серо-голубых озера разъедающей душу кислоты, опушённые тёмно-серыми ресницами с выгоревшими светлыми кончиками. Смотрел в них и тонул, то погружаясь в боль, то глотая свежий воздух на мелководье. Глаза этой русской девчонки просто невероятные. И пенным прибоем в них штормил страх и вызов — дикая комбинация.

Эта невольница — моя головная боль. Уже две недели она не отпускала мои мысли. Невероятно красивая, необычная, сочная и… до безумия знакомая: белая кожа, белые волосы, которые, казалось, светились и принимали на себя все оттенки окружающего мира. Платиновые дерзко вздёрнутые брови, тонкий нос и светло-розовые губы. И этот нежный розовый повторялся на её сосках и между ног — сливочно-клубничный мусс, от вида которого выделяется слюна и ломает пах эрекция.

Две чёртовы недели я видел её во сне каждую ночь, и тот взгляд…

— Спасибо, что пришёл за мной…

Словно услышал голос другой, сорвавшейся в бездну.

— Я приду за тобой…

…обещал ей в тот день. И опоздал. А за Валей пришёл вовремя. И злился, потому что она необъяснимо похожа на другую, ту, что впечаталась в сердце и душу таким же распахнутым и полным доверия взглядом.

— У тебя есть полчаса. Не опоздай, брат[1], — позвонил Кемран в тот день.

— Что за игры ты снова затеял? — зло процедил сквозь зубы.

— Тебе понравится, обещаю! — заговорщически прошептал в трубку этот недоносок. — Подержи мою игрушку у себя, но смотри — не потеряй, — он зашёлся в каком-то зловещем хохоте. — А я тебе за усердие пару фото отдам, — добавил примирительно и оборвал звонок.

Если бы я знал, что увижу, открыв дверь в комнату охраны на фабрике невольниц, я бы никогда…

Я бы всё равно поехал туда. Потому что выбора у меня уже давно нет…

* * *

Не сразу заметила, что Энвер держит меня одной рукой, сильно прижимая к своему телу, и немного морщится, держа левое плечо неподвижно.

— Болит? — спросила и отстранилась.

Что на меня нашло? Бросилась в объятия этому мерзавцу, как влюблённая дура! Лицо вспыхнуло, будто вся кровь прилила к нему, и я поспешила отойти от мужчины, что снился мне каждую ночь в сюрреалистических кошмарах — ни наш с ним секс, ни та смертоносная ночь в Чёрном море ни оставляли мысли ни на минуту, как я их ни гнала. Они перемешивались в ванильно-перечных сновидениях, доводя то до крышесносного оргазма, то до удушающей паники. Энвер занимал мое сознание и подсознание, а тело реагировало на него. Я боялась признаться себе, что хочу быть… его невольницей.

В груди припекло, словно клеймом: я — его. Могла бы смотреть на этого мужчину, не отводя взгляда круглые сутки всю оставшуюся жизнь, касаться его, не отрывая рук и губ. Наваждение, совершенно несвойственное мне. Дикий магнетизм.

Хочу тонуть в чёрном море его глаз. Между нами снова, как в ту ночь…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

…воздух трещал и голубел статическими разрядами двух наэлектризованных эмоциями тел.

— Если не напрягать — терпимо, — наконец, ответил божественный мерзавец. — Как чувствуешь себя?

— О-о, мой господин интересуется?! — повернулась к нему, иронично вскинув брови и пытаясь выдать румянец волнения за краску праведного гнева. — Так отпустите меня, и я почувствую себя лучше, чем кто-либо на планете!

— Я не держу…

— Да что вы говорите?! Но за врата этого рая не выпускаете!

— Это для твоей безопасности. Или к тебе тут плохо относятся? — недобро прищурился он, и по спине скользнула холодной змейкой мысль, что пожалуйся я на кого-то — и тому несдобровать.

— Нет-нет! — поспешно заверила. Мне действительно не на кого жаловаться. — Но нельзя быть в плену счастливой, неужели это нужно объяснять такому взрослому и умному человеку?