Его невольница - Ульяна Громова (2020)

— Господи… — бросилась к раковине, потом спохватилась и лихорадочно засуетилась, снимая платье и белье, чтобы наскоро принять душ — сильно волновалась за отца, ведь если я правильно поняла, и Эд рассказал все, что знал…

Через три минуты, остервенело раздирая мокрые волосы расческой, я надела первое, что нашла в шкафу, и быстро спустилась в столовую.

Папу я увидела там, где и ожидала. И что он так и не лег — было очень видно по нему. Он встал с кресла, увидев меня, раскрыл объятия и сделал шаг навстречу. Молча подошла и обняла, прижавшись к нему, как маленькая девочка. И слезы хлынули из глаз сами по себе. И у него тоже.

— Папочка…

— Прости меня, дочка, не уберег тебя… — он зарыдал, всхлипывая и разрывая мне сердце. Тяжело опустился назад в кресло. — Прости, милая…

— Ты не виноват, пап. Никто не виноват… кроме этих… — сжала плотно губы, чтобы не обозначить точными словами всех мразей во главе с Кемраном. — Эд все рассказал?

Отец не мог ответить, лишь кивнул и потянулся к столу, на котором стояли аптечные бутыльки. Я налила полную чайную ложку пустырника и дала отцу, от задержал настойку во рту, пока наливала столько же валерианы, и выпил смесь одним глотком — убойная доза, но действенная, правда, от вызова скорой помощи не освобождающая.

— Все рассказал, дочка… так рассказал, что я бы этим гадам… — он сжал кулак, но тут же прижал его к груди и снова заплакал, да так тяжело, что я не знала, что делать.

Своя боль будто растворилась, я боялась за отца. Сама натворила дел, не нужно было ехать в это турбюро, чтоб его взорвало! Нашла телефон отца и набрала номер, но он не дал вызвать врача:

— Не надо, Валюша, я там раньше сдохну… — потянул меня за руку на колени и прижал к себе, как в детстве. — Ты, главное, забыть попробуй, дочка, не сразу, но легче станет…

— Пап, ты лучше о себе подумай. Все кончилось, я не хотела, чтобы ты знал… — В душе закипала ярость на Эда — не мог придумать что-нибудь?! Обязательно надо было язык распускать?! Хотелось убить его первым! — Я там встретила хорошего человека. Мерзавец он, конечно, но если бы не он… Хочешь, я расскажу о нем?

— Хочу, конечно, хочу, милая.

— Ну, слушай…

* * *

Юлька сбежала вниз по деревянным ступенькам, громко топая голыми пятками. Мы с отцом сидели за столом с кружками остывшего чая, к которому оба так и не притронулись. Я знала темперамент сестренки, поспешно встала, чтобы она не смела на своем пути стол, и едва устояла на ногах, когда этот почти тринадцатилетний подросток оказался в моих руках, душа за шею и крепко обвивая бедра ногами. А от ее радостного визга еще долго звенело в ушах.

— Ва-аля-я-а-а! — тискала меня в объятиях, снова заставляя почувствовать себя ее мамой, а не старшей сестрой. — Наконец-то ты приехала!

Я через ее плечо вопросительно посмотрела на отца, и он отрицательно покачал головой — Юлька ничего не знала. Я вздохнула с облегчением.

— Я больше не уеду… — успела только сказать, как этот неугомонный подросток уже таращился на меня широко распахнутыми глазищами и вопрошал:

— почему? Там плохо было? Тебе не понравилось?!

Я покачала головой, точно повторяя жест отца:

— Мне там без вас совсем плохо было, больше не поеду. Не хочу такую работу. Я лучше буду в школе здешней английский преподавать. — Кажется, в этот момент страшное пустое «И», наконец, обрело хоть какие-то перспективы.

Юлька радостно завизжала, снова заставляя нас с папой затыкать уши, запрыгала и понеслась, пританцовывая, наверх переодеваться.

— Валюша, в столе у тебя письмо из Турции. Наверное, от того, о ком ты рассказывала.

Улыбка сползла с моего лица. Зачем Энверу писать мне? Холодок прошелся по коже. Я поспешила в свою комнату, резко выдвинула ящик письменного стола и увидела сверху обычный конверт. Прочитала отправителя и рухнула почти мимо кресла, больно ударив бедро о подлокотник.