Это была бабка Константина Демьянова, та самая бабка-сатанистка, что рисовала горы трупов в своих альбомах и чертила загадочные символы на вещах внука и вокруг его дома. Значит, интеллигентная и высокомерная Позднякова и простая вахтерша из сорок пятой школы были прекрасно знакомы.

Под фотографией рукой деда было написано:

Февраль, 2006 год.

Коллеги из драмкружка «КОРАБЛИ».

Слово «корабли» было обведено несколько раз и подчеркнуто.

– Корабли, – прошептал Стас.

По телу пронеслась дрожь: «Все мы – корабли» – не просто метафора.

В 2006 году Стасу было всего семь лет, но он бы все равно заметил, что дед посещает театральный кружок. Никогда он не слышал от деда рассказов о спектаклях, или коллегах-актерах, или о драмкружке «Корабли».

Стас перевернул следующий лист альбома и чуть не лишился дара речи.

Все те же пятеро пожилых людей во главе с дедом предстали в длинных красных одеяниях. Они были запечатлены на фоне негустого осеннего леса, осин, берез, елей. Внизу, под фото, значилось:

Октябрь, 2006 год.

После спектакля «Вознесение даров».

Стас медленно выдохнул.

Почему, заглядывая в семейный альбом прежде, он не замечал этих надписей и этих фотографий? Были ли они тут до сегодняшнего дня? Мать никогда не говорила, что ее отец посещает драмкружок. Она бы знала о его хобби.

И странные красные одеяния, плащи до пола с широкими рукавами…

Стас уже видел их. Видел, когда люди в точно таких же одеждах проводили обряд на Рокоте. И это была не галлюцинация, как подумалось Стасу в тот момент. Неужели драмкружок «Корабли» на самом деле – тайная секта, а дед был… сатанистом и главой этой секты?

Не укладывалось в голове.

Снимок с людьми в красных плащах Стас тоже прихватил с собой. Торопливо вернулся в начало альбома и выбрал одну из свежих фотографий Юрки, сделанную в школе на первое сентября.

– Ботинки здесь, – послышался сдавленный голос матери из коридора. – Стас, ну не мог же он уйти босиком и без куртки. Тогда где… где он?.. Господи… Господи милосердный, помоги нам…

Стас оставил альбом на диване и поспешил в прихожую. Сгреб ключи от машины с тумбочки и взялся за ручку двери.

– Ты куда? – Мать, казалось, была готова броситься на дверь, закрывая выход телом. – Стас, ты куда? Ты оставляешь меня? Стас? Куда ты?

– За Юркой. – Он открыл дверь. – Объеду ближайшие дворы и улицы. Дождись полицию, я скоро.

– Но Стас, мы должны…

Он не дослушал. Отвернулся от пронзающего взгляда матери и спешно покинул квартиру.

Юрке он был сейчас нужнее.

* * *

Уже в машине, включив свет в салоне, он достал фотографии деда.

Принялся изучать ту, где дед стоял со спиннингом в руках у своего неизменного «Москвича» (после смерти хозяина автомобиль простоял еще год в гараже, а потом бабушка сдала его на утилизацию, сказав, что ей тяжело видеть машину умершего мужа).

На обратной стороне фотографии Стаса ждало открытие.

В углу стоял знак – круг с точкой в центре, – нарисованный красными чернилами. Но это было еще не все. Прозрачным скотчем к фотокарточке был прикреплен сложенный вдвое блокнотный листок.

Все внутри Стаса замерло.

Он аккуратно отсоединил записку от фотографии (та все равно чуть порвалась) и развернул листок, исписанный плотным мелким почерком.

– Здравствуй, деда, – шепнул Стас.

«Здравствуй, Еж.

Если ты читаешь мое письмо, значит, услышал ИХ.

Со мной это случилось в шестнадцать, после смерти предыдущего Корабля.

Прости, что обрекаю тебя на муки и завещаю тебе мое проклятие, мой дар, мой «слух» – не знаю уж, как это назвать, но более достойного кандидата я не нашел. И дело тут не в кровном родстве и не в происхождении, а в совести и смелости.