Перстень с печаткой - Андраш Беркеши (1986)

Про себя он очень удивился, когда следователь заявил ему, что Марианну и других коммунистов выдал немцам Оскар Шалго, но вслух своих соображений и сомнений не высказал. И с радостью принял к сведению сообщение, что дело его отныне считается прекращенным, больше он политическую полицию не интересует. Так что на улицу он вышел успокоенный, с облегченным сердцем.

Кальман продолжал учиться и очень редко виделся со своими старыми друзьями. Домбаи перевели на периферию, а Кара уехал на учебу в Советский Союз. В Будапеште у Кальмана остался один-единственный друг — профессор Калди. Профессор уже не преподавал в университете и жил уединенно в своей вилле на Розовом холме. Эту виллу он получил уже от государства. Ни в одну из партий он так и не вступил. В деньгах не нуждался, так как хорошо зарабатывал, публикуя свои научные труды. Кальман навещал его примерно раз в месяц, и тогда их дискуссии затягивались глубоко за полночь.

Осенью сорок девятого года — к этому времени он уже закончил пятый курс — как-то поутру его вызвали в деканат. Спросили, знает ли он Эрне Кару, а когда Кальман подтвердил, что знает, его забрали. Три дня длился допрос. Допытывались: что он знает о Каре? Только хорошее. Но хорошее не интересовало следователей. Знал ли, что Кара помог бежать Шалго? Не знал. Он ничего не знал. И словно автомат повторял: Кара честнейший на свете человек. Кара чистый человек. Кара настоящий коммунист. В конце концов его послали к черту и велели убираться.

Домбаи допрашивали дольше, но и его отпустили на свободу.

Арест Эрне Кары и его осуждение будто обухом по голове ударили Кальмана. Во всем этом он видел лишь подтверждение правильности своего аполитичного поведения. Теперь он попросту бежал прочь от всякой политики, газет и журналов не читал, только научные труды. Впрочем, Шандор тоже сделался немногословным. Поступил учиться на вечерний факультет Политехнического института, а Кальман тем временем стал научным сотрудником одного исследовательского института.

3

Эрне Кара вышел из тюрьмы осенью пятьдесят четвертого года. Узнав об этом, Кальман немедленно позвонил Домбаи, и они вместе поехали к своему старому другу. Кара очень похудел и стал немногословен.

Когда Домбаи, не удержавшись, принялся ругать некоторых руководителей партии, Кара остановил его.

— Все это правильно, но какой толк от твоей руготни? Очень скоро все станет на свои места.

Он поблагодарил друзей за то, что в свое время они не дали против него никаких показаний.

— Это очень честно с вашей стороны, ребята. Вы и понятия не имеете, насколько мне это было приятно и что это значило для меня. — Узнав, что Шани учится в институте, Кара очень обрадовался.

Затем они остались вдвоем с Кальманом: Домбаи нужно было в институт.

Эрне обнял Кальмана.

— Ты не представляешь, Кальман, как я рад за тебя. Я вижу, ты на правильном пути. Женился?

— Боюсь, что я уже никогда не женюсь.

— Не интересуют женщины?

— В какой-то мере интересуют, но до сих пор я не встретил ни одной, которая заставила бы меня забыть Марианну.

Кальман действительно ни в кого не был влюблен. Зато в дни мятежа пятьдесят шестого года, к своему ужасу, он заметил, что в него влюбилась… Юдит Форбат, племянница профессора Калди, которой к этому времени исполнилось шестнадцать.

Когда в городе начались бои, Кальман тотчас же поспешил в дом Калди. Старый профессор очень обрадовался его приходу, а Юдит еще больше. Форбаты были в это время в Париже, куда они уехали еще до начала мятежа. Форбат устраивал выставку своих картин в одном из парижских салонов.