Иероглиф счастья - Валери Стайл (2002)

Рядом с ней примостилась Дора, которая, видимо из-за неказистой внешности и занудства, была не избалована мужским вниманием, даже несколько побаивалась его и тоже сторонилась взбудораженного и разогретого напитками буйного общества. После пары стаканчиков сакэ ее понесло на исповедь. Невыразительным речитативом, бессвязно и пространно, она начала повествовать про свои злоключения в нью-йоркском университете для бедных, который в Штатах был известен своим постоянным безденежьем и низким уровнем подготовки.

Быстро устав от ее затянувшегося нытья, Сюзанна подумала, что, пожалуй, приличия уже достаточно соблюдены и можно бы исчезнуть по-английски, не прощаясь. Правда, если не учитывать пьяные намеки Лоры. С русским у нее, конечно, вряд ли что получится, ибо они там все под контролем, плотно друг друга охраняют от излишних и опасных контактов с империалистами и поджигателями войны, особенно женского пола. Так что можно рискнуть и удалиться, не испортив подружке личный праздник. Лучше посидеть у себя в комнате, заняться заполнением своего девичьего дневника или погонять на сон грядущий тропическую живность. У них в шкафу завелся огромный, с ладонь, черный мохнатый ядовитый и очень наглый паук, которого никак им не удавалось прогнать. Очень прыгучий и с хорошей реакцией, даже швабра его не брала. Лора предложила его назвать Стивеном, в память о первом настоящем мужчине, встреченном ими в тропиках. По ночам эта любознательная и вечно голодная тварь ползала по стенкам и могла даже в кровать забраться, поближе к человеческому теплу и крови.

А дневником действительно давно пора заняться. У нее с детства, с начальных классов школы, появилась устойчивая привычка регулярно записывать свои впечатления и мысли, навеянные происходящими событиями или прочитанным. Родители знали об этом, но, уважая ее самостоятельность, соблюдали приличия и не пытались прочесть не предназначенное для чужих глаз. Хотя, конечно, полной откровенности в записях Сюзанна не могла себе позволить и нередко ограничивалась иносказаниями и понятными только ей намеками.

Кстати, перед самым отлетом отец вручил ей в подарок толстую тетрадь в пластиковой обложке и предложил регулярно и подробно вести в ней записи о ее жизни за весь период сингапурского заточения. Причем порекомендовал писать только на китайском - и для практики, и для того, чтобы наглядно был виден прогресс в освоении родного языка. При этом пошутил, сказав, что, когда она станет известной, за право публикации ее дневников будут драться многие издательства.

Что ж, папочка, несомненно, большой оптимист, особенно что касается освоения ею китайского языка. Хотя, с другой стороны, в чисто литературном плане, может быть, он прав. Сюзанну и саму нередко посещали мысли попробовать себя на писательском поприще. Во всяком случае, то, что ложилось на страницы ее дневника, казалось ей вполне читабельным и для других. Какие-то первичные зачатки дарования в этой области у нее, видимо, все же были. А если талант в зародыше уже присутствует, то надо только его откопать и выпустить на свободу, а потом наращивать, лелеять и холить. Есть же специальные курсы для начинающих писателей, где не только обучают основам ремесла, но и дают предварительную оценку произведений. И еще найти хорошего литературного агента с широкими профессиональными связями, умеющего выжимать деньги из издательств.

Она представила себе не раз наблюдаемую по телевидению сцену. Организованная крупным издательством презентация очередного бестселлера. Она сидит за столом, пресыщенная славой, и снисходительно-устало подписывает титульные страницы, украшенные ее портретом. А у стола выстроилась нескончаемая очередь рвущихся к ней разноязыких и разновозрастных поклонников и поклонниц ее таланта, возбужденных и нетерпеливых, которых с трудом сдерживает вооруженная полиция. И все это под непрерывные блицы фотовспышек и стрекотание кинокамер назойливых корреспондентов. Может даже, с прямой теле и радиотрансляцией в эфир.