Танго втроем - Мария Нуровская (2012)

Повсюду таская с собой текст новой роли, я постоянно возвращалась мыслями к Эльжбете. То, что сейчас с ней творится, происходит не без моего участия: может, Мадлена не столько подмяла ее под себя, сколько указала ей дорогу – дорогу к бегству. Когда я с ней познакомилась, она забывалась с помощью бутылки. Теперь посещает костел. Разумеется, это совсем другое, но, опять-таки, не выход. Ну не должна ортодоксальная религиозность стать целью ее жизни – что она, ксёндз или монашка?

Почему я так беспокоилась за нее? Может, потому, что меня продолжали мучить угрызения совести? С другой стороны, разве это моя забота, а не Зигмунда? Но он никогда не оглядывался назад, в прошлое. Как признался в одном интервью, в этом заключался его главный жизненный принцип. На меня он что, тоже не оглянется, если окажется, что мы оба совершили ошибку, вступив в брак? Или он считает, что у нас все должно получиться, потому что я снабжаю его молодыми гормонами?

Как-то днем я заглянула в книжный – люблю иногда полистать новые книги, правда, покупаю их теперь редко: читать стало некогда, если только на каникулах, на пляже. Поэтому и просматриваю новинки возле книжного прилавка. Однажды не смогла оторваться и прочитала от корки до корки небольшой томик поэзии. Так вот, зайдя в книжный на Новом Святе, я обратила внимание на обложку книги, которая отбывала срок в туалете у Дарека. Поразмыслив, я ее купила. Возможно, из духа противоречия – хотела проверить, действительно ли книга настолько скандальная. И убедилась, что мужчины любят преувеличивать. Как я и предполагала, это были горькие жалобы жены актера, точнее, его вдовы, у которой была нелегкая жизнь. Она стала тем самым «поставщиком» молодых гормонов и, желая того или нет, вынуждена была за это платить. Там, помимо пустяковых обвинений по мелочам в адрес недругов и друзей, были записки о трудной любви. Особенно меня взволновало начало повествования. Когда Лонцкий стал ректором, она еще была студенткой, и по понятным причинам им приходилось скрывать свои чувства от других. «Никто ни разу не заметил, как, проходя мимо меня, выслушивающей чей-то монолог в коридоре театра, он совал мне в ладонь записку или какой-нибудь талисман, никто не замечал, что он мог подхватить мою недокуренную сигарету или быстро допить остатки кофе из моей чашки в буфете театральной школы…» Определенно, Дарек переборщил, осуждая жену своего идола за то, что она была его женой… Я тоже жена, только моя ситуация несколько отличается от ее, хоть я и принадлежу к тому самому «контингенту молодых гормонов». Если бы мы были с ней знакомы, могли бы обмениваться опытом. Правда, я связала свою судьбу с человеком, который глубоко в себе носил комплекс недооцененности. Лонцкий осознавал свое величие как актер, и этого никто не мог у него отнять, хотя его прошлое мстило ему жестоко. Ненужный, попросту бессмысленный флирт с коммунизмом ему припомнили позже, закрыв перед его носом двери почти всех театров. Говорят, он везде стучался со своим лауреатством, но никто не открыл. Только Познань. Однако было уже поздно: его надорванное, подштопанное хирургами сердце не выдержало.

Сравнение наших браков могло бы оказаться не в мою пользу, если бы не моя профессия. Она, театральный критик, существовала как бы рядом с театром, а я – внутри его. Принципиальная разница. Жена Лонцкого стояла сбоку, наблюдая, как театр пожирает ее мужа, и ничего не могла с этим поделать, а мы с Зигмундом страдали от этого в равной степени. Я убедилась в этом совсем недавно, когда до меня впервые дошло, что я не всегда могу выполнить свою актерскую задачу… До этого мне казалось, что достаточно получить роль, чтобы сыграть ее. Разумеется, я не была идиоткой и не воображала себе, что достаточно выучить текст, чтобы потом произнести его на сцене. Я знала, сколько надо вложить усилий в роль, но в конце всегда выходила победителем. До того дня, пока Бжеский не вошел в мою гримерную и не сообщил, что Эльжбета не явилась в театр…