Марджори - Герман Вук (1995)

— Дорогая, дай мне прояснить кое-что, я вовсе не виню Ширли. Я восхищаюсь ею. Она чертовски прекрасная девушка. Она нигде не может найти нужного пути. Ее родители говорят, что у нее нет никаких проблем. Религия дает ей никчемный совет не обращать ни на что внимания. Ее проблема в литературе не существует. Старые романы рассказывают о Джейн Остин и о героинях Диккенса, которые скорее застрелятся, чем позволят мужчине поцеловать себя. А новые романы в той или иной степени — о Бретт Эшлей, которая спит с любым парнем, настаивающим на этом, но у которой чувствительные и поэтичные душа и сердце. Это оставляет Ширли точно посередине. Что же ей делать? Она ведет себя по-разному, но в целом справляется с ситуацией с завидной силой воли…

— На это требуется не так уж много силы воли, — взорвалась, почти зарычала Марджори, — с большинством парней, которые просто грубые животные! А имея дело с самонадеянными интеллектуалами, пытающимися обезоружить тебя, говоря, что ты холодна, также не нужно обладать очень большой силой воли. Такие люди просто смешны. Я думаю, что разгадала твой ход, а?

Ноэль моргнул и медленно улыбнулся.

— Господи, моя дорогая, ты приняла хоть часть моего рассказа близко к сердцу? Это просто абстрактный разговор…

— Будь ты проклят, но ты назвал меня Ширли четырнадцать раз. Ты — чертов интеллектуальный сноб, вот ты кто! Ты также подлый представитель богемы, если хочешь знать, в некоторой степени — антисемит!

— В самом деле? — удивился Ноэль.

— Более того, я собираюсь быть актрисой, а не толстой невыразительной домохозяйкой с большим обручальным кольцом, что бы ты там ни говорил. И я скажу тебе кое-что еще. Я бы могла повернуть и рассказать тебе все о… о Сиднее, желающем быть писателем или лесным разбойником, или композитором, короче, кем угодно, лишь бы не тем, кем его отец, так как он стыдится, что его отец еврей, или он считает, что слишком чувствителен для бизнеса и юриспруденции, каковы бы там ни были законы Фрейда; и в конце концов он приходит именно к тому, чем занимался его отец. Я открывала дверь моей квартиры довольно многим таким людям.

Ноэль склонил голову и потер локоть. В первый раз за все время их знакомства его лицо изменило обычное выражение. Его глаза зло горели, рот приоткрылся и слегка улыбался, морщины на скулах загадочно исчезли. Она на мгновение получила представление о том, как он выглядел, учась в колледже; виски для индейца — это было похоже на правду.

— Хороший выстрел, — неожиданно медленно произнес он. — Но послушай, я действительно композитор. Делающий деньги и имя, шаг за шагом, год за годом. А если принять во внимание, что меня вышвырнули с юридического факультета Корнелла с самыми низкими за все времена оценками за первый год обучения, то маловероятно, что я закончу свою жизнь, ведя дело моего отца. Но посмотрим. Интеллектуальный сноб? Разумеется, это дыхание моей жизни. Представитель богемы? Да, конечно. Антисемит? Теперь уже нет. На мне лежало заклятие, но, как видишь, я вырвался из Вест-Сайда. Я обнаружил, что Ширли существует везде. Это общая проблема, а не только еврейская, постоянное действие сексуального закона. У Ширли Джонс та же самая сущность, что и у Ширли Кон, и та же среда, то же окружение. Таким образом, это одно и то же существо. Сравнительно недавно я перестал связывать все зло в жизни со своим отцом и, следовательно, со своей национальностью.

Он дал знак официанту принести выпивку.

— Конечно, к тому времени я для всех был Ноэлем Эрманом. Сейчас мне жаль, что я двигался так очевидно к Ноэлю Трусу. Мне еще не было и двадцати двух лет. Если еврея зовут Ноэлем, то это малость смешно. Сейчас, разумеется, я еврей только по рождению, но этого, кажется, достаточно, скажем, для Гитлера…

— Для меня тоже ничего не значит быть евреем по национальности, — заметила Марджори, — но я все же не смеюсь над ними так, как ты, и я пытаюсь…