Венгерская рапсодия - Джастин Элиот, Шарлотта Штейн, Кэй Джейби (2014)

По-моему, на следующее утро я ждала, что он станет прежним. Словно мне просто приснились джакузи и его постель, а теперь я снова увижу его настоящего – холодного и отстраненного, готового ненавидеть меня каким-нибудь новым и более интересным способом.

Но этого не происходит. Он так переменился, что я сама занервничала. Если он останется таким расслабленным и непривычно внимательным ко мне, Джеймс и Люси обо всем догадаются. То есть Джеймс видел, что мы стояли неприлично близко там, в джакузи. А Арти спрашивает, не хочу ли я еще кофе с маффином.

Это почти инсинуация, и я не хочу, чтобы они ее заметили, хотя и понятия не имею почему. Не то чтобы я стесняюсь, что провела прошлую ночь, доводя моего в прошлом злейшего врага до оргазма, и это продолжалось около часа. Или того, что он потом пытался поцеловать меня, такой мягкий и нежный, совсем не такой, как обычно.

Боже. Боже. У меня колени дрожат от одного воспоминания об этом. Я не осмеливаюсь смотреть на него, потому что а вдруг, понимаете? А вдруг он снова включит подонка и я останусь отрезанной от мира на острове под названием недавно он назвал тебя вульгарной?

Это заставляет меня выпускать коготки, хоть я этого и не хочу. А когда понимаю, что именно так веду себя, начинаю творить глупости, чтобы все исправить. Говорю такое, чего раньше ни за что бы не сказала, чтобы ему понравиться.

Например:

– Ой, какая милая музыкальная шкатулка.

То есть она и правда милая, весь этот антикварный магазин, в котором мы оказались, милый, и мы все невероятно мило проводим время, разъезжая по деревушкам, поедая мороженое и занимаясь всем тем, чем и положено в отпуске. Но при всем этом мои слова звучат странно и фальшиво, как будто я слишком стараюсь.

Кроме того, теперь каждый раз, когда я с ним разговариваю, у меня перед глазами всплывает дюжина маленьких пошлых картинок. Как побелели его пальцы, когда он сжал простыни, какими нежными стали его губы во время оргазма. Я от этого краснею и уверена, он это видит, сейчас я на этом уже не циклюсь.

Напротив, я не перестаю изумляться, как он ко мне близко, или тому, как для него должно быть непривычно быть таким милым и искренним относительно моих глупостей.

– И правда, милая, – говорит он и кладет мне руку на спину.

Он слишком, слишком уж много внимания уделяет этой шкатулке для человека, который так быстро возбуждается.

Разумеется, я прочла это на его лице, как только обернулась. Хоть, клянусь, я и не думала ни о чем неприличном. Просто мне было интересно посмотреть, сколько здесь людей, которые, вероятно, смотрят на нас, прежде чем я сделаю что-нибудь невинное типа… не знаю чего.

Положу ему руку на талию?

– Мэллори.

Или положу руку ему на задницу.

– Да? – отзываюсь я, но это лицемерно с моей стороны.

Я знаю, почему он практически прошипел мое имя, и отнюдь не потому, что он заметил сервиз наверху у окна. А потому что, завладев его задницей, я не могла перестать сжимать ее. Ну серьезно, кто же меня осудит? Она такая восхитительная под этими его шерстяными брюками. Упругая, но не слишком твердая, и большая, пропорционально остальному телу.

Как будто он очень-очень любит поесть, но не позволяет баловать себя слишком часто.

– Продавец рядом, – говорит он мне, я снова оборачиваюсь, но мне кажется, что она стоит в миллионе километров от нас, и, кроме того, я же не хватаю его за мошонку.

Хоть именно это я и сделала в следующую секунду.

– Боже мой, – произнес он, но меня останавливают не слова, а то, что он кладет руку на мое запястье, как только я схватила его за выпуклость между ног. Кроме того, он продолжает смотреть перед собой, будто ему все равно, чем я там занимаюсь, однако он не очень-то хочет, чтобы я прекращала.

– Я не могу перестать думать о твоем члене, – шепчу я, и теперь-то он точно не хочет мне помешать.