Любовники - Кэтлин Уинзор (1997)

Люди поворачивались, чувствуя могучую силу его тела, и расступались, давая им пройти. Сейчас и женщины, и пьяные индейцы вели себя так, словно находились в каком-то светском обществе и принадлежали к одному классу, а уважение с обеих сторон покоилось на одном: и те и другие чтили его мощь, огромный рост и опыт в обращении с оружием и лошадьми. Однако ничто в манерах горцев не свидетельствовало о том, что они испытывают какой-то благоговейный страх и поэтому расступаются, давая ему и его спутницам пройти. В глазах бражников читалось лишь одно — чувство товарищества и дружеского восхищения им. Однако при его появлении они запели как можно громче, начали сквернословить еще сильнее и никоим образом не попытались утихомирить свои мятежные натуры. Наверное, у них имелись основания полагать, что он полностью одобряет такое поведение.

Шерри с Джасинтой проследовали за ним к стойке, и толпа мужчин снова сомкнулась. Несчастные женщины, прятались за его спиной, боясь пошевельнуться, крепко держа друг друга за руки и то и дело бросая по сторонам встревоженные взгляды.

Мужчины стояли так близко к ним, что нельзя было даже переступить с ноги на ногу, чтобы не коснуться их. Женщины съежились от страха, им казалось, что не удастся избежать грубого надругательства над собой, что в эти минуты все мужчины мира окружили их и им никогда не вырваться отсюда. В этой пьяной толпе трудно найти хоть какой-то мирный путь отступления, достойный женщин; да, воистину здесь не избежать раздражающей мужской грубости. Они затаили дыхание, страх обуревал их все сильнее и сильнее, чудилось, что еще какие-то несколько секунд — и больше всего этого не вынести.

Они чувствовали, что какая-то огромная безжалостная ноша давит на них все сильнее и сильнее, медленно, неумолимо, безжалостно и очень скоро уничтожит их, превратив в прах. В ушах стоял жуткий рев, шум заставлял думать о разрывающихся на поле боя снарядах, и эти страшные звуки оглушали, приводили женщин в оцепенение. Они закрыли уши ладонями, потом зажмурили глаза, но по-прежнему им казалось, что сейчас их повалят наземь и изобьют. А хуже всего было проникающее повсюду жуткое зловоние, исходящее от немытых потных тел, равно как и омерзительные запахи из пропитых прогнивших глоток. Этот запах был настолько неистребим, что просачивался под кожу и одежду Джасинты и Шерри, просачивался по капельке, вязкий и всепроникающий.

— Давайте-ка выпьем! — услышали они его голос и одновременно подняли глаза, так и не отнимая ладоней от ушей. Женщины испуганно и оцепенело смотрели на него. А он по-прежнему широко улыбался, и им обеим стало совершенно очевидно, что он не только получает удовольствие от всего этого бедлама, но надеется сделать его еще более лихим.

До чего же порочно-радостно он взирал на все это! Как же ему удавалось такое: получать истинное наслаждение от участия в этой гнусной оргии и в то же самое время казаться совершенно отчужденным от происходящего вокруг?! До чего же могуществен он был!

И они смотрели на него в полнейшем изумлении беспомощно-зачарованным взглядом.

— Ну давайте же! — настойчиво проговорил он, резко поднеся каждой по жестяной кружке, наполовину наполненной какой-то жидкостью. — Выпейте! Вы обе выглядите так, словно перепугались до смерти! А тут, черт подери, никто никогда не боится смерти! Ну, быстрее! Как только выпьете, все покажется вам совершенно другим.