Любовники - Кэтлин Уинзор (1997)

В большинстве своем маски изображали белых людей, и старшая дочь индейца, взглянув на Эрика, тут же показала на одну из масок, что-то сказав захихикавшим сестрам. Отец нахмурился и с укором посмотрел на дочерей; те перестали смеяться и послушно принялись за работу, а старшая продолжала расчесывать волосы.

Эрик подробно расспрашивал у индейца насчет старинных обычаев и народных праздников, казалось, желая бесконечно продлить свой визит. Дульчи не выказывала ни малейшего нетерпения. Она внимательно слушала хозяина и сама постоянно обращалась к нему, прохаживаясь по двору с таким задумчивым и счастливым видом, словно всю жизнь мечтала о таком времяпровождении. Очевидно, ей совсем не хотелось уходить. Однако, когда Эрик намекнул, что им пора покинуть этот гостеприимный дом, с готовностью кивнула. Создавалось впечатление, что она ждала от Эрика решения, а когда он что-то решал, ей это было в любом случае приятно.

Пожимая Эрику на прощание руку, старый индеец взглянул на него и тихо произнес по-испански:

— Если эта девушка ваша жена, то вы счастливейший человек.

Эрик покраснел и взволнованно посмотрел на Дульчи, надеясь, что она не слышала слов индейца, а если и слышала, то не поняла, не зная испанского. Помахав на прощание рукой, они удалились. Уходя, в последний раз оглянулись и увидели старшую дочь индейца, которая стояла, прислонившись к стене, и, глядя на них, по-прежнему расчесывала свои длинные черные волосы.

На обратном пути Эрик тщательно обдумывал все происходящее с ним. И спросил ее, на этот раз не боясь выдать свое желание услышать благоприятный ответ:

— Вы с мамой уже решили, когда уедете домой?

— Нет. Мы все еще ждем папу.

— И сколько времени намереваетесь ждать?

— До тех пор пока не успокоимся. Ведь сейчас он здесь, и его присутствие все заметнее. Когда ему покажется, что пора уходить отсюда, мы, наверное, сможем вернуться домой… — Она покачала головой и грустно добавила: — Как все-таки ужасно говорить о смерти человека, которого очень любишь. Не правда ли? — Сейчас у нее было лицо маленькой девочки, которая сознает, что все время ведет себя плохо, но все равно продолжает озорничать.

— Да… Ведь вы обе любите его, и, безусловно, он не может потребовать от вас большего.

— Конечно. Мне кажется, это самое большее, что мы можем сделать по отношению к нему. Надеюсь, когда я умру, на земле останутся люди, которые тоже будут по-прежнему любить меня.

— Дульчи! — воскликнул Эрик, и сейчас его голос больше напоминал испуганный стон. Она взволнованно повернулась к нему.

— Эрик! Что случилось?!

— Да как вы только можете говорить такие ужасные вещи? Да как вы только можете?..

Она с ласковой улыбкой покачала головой.

— Бедный Эрик! Оказывается, вы воюете и со смертью тоже…

— Разумеется! — почти гневно произнес Торстен. Наверное, сейчас он впервые рассердился на нее. — Я всю жизнь провел, воюя со смертью! Какой же из меня был бы хирург, если бы я этого не делал?

— Вы, по вашим словам, начали сомневаться в том, что вам следует быть хирургом. Вы сами сказали, что, возможно, совершили ошибку, выбрав эту профессию.

Он покачал головой, и сейчас жара стала для него совершенно нестерпимой. Он весь обливался потом, а Дульчи казалась такой холодной и свежей… и такой мучительно красивой. Внезапно Эрик безумно испугался ее. Наверное, впервые боялся ее так сильно. Почувствовав головокружение, испытал страх, что с ним вновь случится обморок. Ему казалось, что вот-вот его стошнит, из него вывалятся все кишки и упадут на пыльную дорогу, а затем он тут же умрет.