Непутевая - Лиза Альтер (1997)

Измученная недосыпанием, она металась от надежды к отчаянию, следила за военными сводками и каждый день ждала — часто напрасно — писем от Уэсли. Вот тогда она и превратилась в оцепеневшего робота. Ее собственные желания не имели значения. Существовали только двое беспомощных малюток, нуждавшихся в ней, чтобы выжить в этом хаосе. И она пела, играла и каталась с ними на полу хижины, хотя больше всего ей хотелось остаться одной, чтобы выплакаться или перечитать пять писем Уэсли. А потом ей уже не хотелось и плакать.

Джинни права. Миссис Бэбкок знала, что она — мученица. В те несчастливые военные годы детские потребности поглотили ее собственные, а когда война закончилась, она отвыкла от мыслей о себе и не возвращалась к ним долгие годы — пока не осталась одна. Вернулся Уэсли, а у нее, изнуренной бессонницей и заботами, не было сил даже думать о сексе, и они часто ссорились из-за всякой чепухи. А однажды она чуть не сорвалась — когда занесла над головой Карла тяжелое пресс-папье только за то, что он повадился съезжать по перилам, таща на поводке собаку. Ей стало страшно, и она ухватилась за мысль о смерти — как о спасении. Она навестила свою мать и рассказала о своем отчаянии. Та холодно посмотрела на нее: «Ты должна исполнять свой долг, дорогая». И она исполняла.

А теперь она здесь — одна, больная, никому не нужная после стольких лет самоотречения. Дети и Уэсли не были виноваты; виновата только она сама. Джинни, похоже, сама будет решать, сколько иметь детей и как их воспитывать. Уж она-то не принесет себя в жертву.

Джинни сидела, закрыв глаза, не в силах ни извиниться, ни снова ринуться в атаку. Самое беспощадное оружие матери — чувство вины — парализовало ее. Каждое слово матери было правдой. Она действительно прислуживала им много лет, не требуя благодарности, но это не значило, что они не ценили ее. Дело не в этом. Неважно, что Джинни жила далеко от дома; она просто была уверена, что мать не одобряет ее образ жизни, и поэтому не стремилась встречаться с ней. Жена Айры, мать Венди — это мать одобряла. Но с этим ведь было покончено…

Она вспомнила свое последнее Рождество в Халлспорте — почти за год до того, как уехала в Бостон. Карл и Джим приехали на каникулы. Мать весело суетилась: гирлянды, елка, подарки, стряпня — все сама. В сочельник у них на столе всегда был традиционный гусь, гарнир и пудинг с изюмом. Майор лежал наверху с мигренью. После обеда они вернулись в гостиную и спели перед камином гимн. В тот год каждый из детей спешил на свидание, мысли были заняты другим, и гимн звучал совсем не так, как положено. Джинни предвкушала петтинг с Клемом, Карл мечтал о какой-то девушке, ждущей его на церковной площади, Джиму тоже не терпелось поскорее удрать, и неожиданно дети рассмеялись. Они не знали, почему смеются. Наверное, им было смешно, что взрослые современные люди должны придерживаться бессмысленных традиций. Мать тихо заплакала. Они постепенно успокоились, но не нашли ничего лучшего, как выскользнуть потихоньку, оставив ее одну. Мать не знала, как разрешить им уйти, а они не представляли, как уйти, не обидев ее…

— Фогель не сказал, что ты умираешь, мама, — пробормотала Джинни.

Миссис Бэбкок промолчала.

— Мне уйти?

Мать протянула руку и взяла с тумбочки белые таблетки.

— Который час?

— Около семи.

— Я совсем потеряла чувство времени.

— Я принесу часы.

Немного погодя Джинни рассказала ей о стрижах.

— Как ты думаешь, что мне с ними делать?

Миссис Бэбкок вздрогнула. Неужели кому-то интересно ее мнение?