Кимоно - Джон Пэрис (1997)

На следующее утро он опять был на своем посту, и Джеффри понял, что в его семейство вошел еще один член. Он действовал в качестве чичероне или, как он произносил «сисерона», когда дело шло о сокровищах храмов, старых дворцовых садах, антикварных магазинах и маленьких туземных ресторанах. Баррингтоны подчинились не потому, что им нравился Танака, а потому, что были добродушны и чувствовали себя потерявшимися в незнакомой стране. Кроме того, Танака присосался, как пиявка, и мог быть полезен на разные лады. Только в воскресное утро чай подавал им отельный слуга. Танака отсутствовал. Появился он позже с серьезным и важным выражением, которое так мало шло к его круглому лицу, и нес большой черный молитвенник. Он объявил, что был в церкви. Он христианин, православный. По крайней мере так он говорил, но позже Джеффри был склонен думать, что это просто одна из его мистификаций с целью приобрести симпатию своих жертв и создать лишнюю связь с ними.

Его методом было наблюдение, подражание и наводящие вопросы. Долгое пребывание в комнатах Баррингтонов, время, потраченное на чистку платья и на массаж, представляло столько удобных случаев для изучения комнат и их обитателей, для ознакомления с их привычками и их доходом и для размышления о том, как извлечь из них наибольшую выгоду для себя.

Первые результаты всего этого были почти незаметны. Исчез высокий воротник, в который было всунуто его лицо, и низкий отложной воротничок, какие носил Джеффри, занял его место. Яркий галстук и лента на шляпе заменились скромными черными. За несколько дней он усвоил манеры и жесты хозяина.

Что до перекрестного допроса, то он имел место однажды вечером, когда Джеффри был утомлен и Танака снимал его ботинки.

— Перед замужеством, — начал Танака, — леди Баррингтон долго жила в Японии?

Он был расточителен по части титулов, полагая, что деньги и благородное происхождение должны быть нераздельны; кроме того, опыт научил его, что употребление почетных титулов в разговоре никогда не бывает бесполезным.

— Нет, оставила ее совсем маленьким ребенком.

— У леди есть японское имя?

— Асако Фундзинами. Знаете вы такую фамилию, Танака?

Японец опустил голову, показывая, что размышляет.

— Токио? — предположил он.

— Да, из Токио.

— Исполнит ли лорд свой долг по отношению к родным леди?

— Да, я думаю, когда будем в Токио.

— У родных леди благородная резиденция? — спросил Танака — это был его способ осведомляться о людях, богаты ли они.

— Вовсе не знаю, — отвечал Джеффри.

— Тогда я разузнаю для лорда. Это будет лучше. Можно наделать больших ошибок, если не разузнать.

На этот счет Джеффри разочаровал Танаку, но Асако считала его милым развлечением для себя. Он был полезен и приятен, исполняя ее поручения и забавляя ее своим удивительным английским языком.

Он почти устранил Титину от забот о госпоже. Однажды Джеффри подвергся изгнанию из комнаты жены на время, пока она переодевалась, и заметил:

— Но ведь Танака был там. Вы не замечаете, а он непременно видел вас.

Асако разразилась смехом.

— О, это не мужчина. Он совсем не настоящий. Он говорит, что я как цветок и очень хороша в дезабилье.

— Нет, это звучит по-настоящему, — проворчал Джеффри, — и достаточно по-мужски.

Быть может, Асако в своей невинности забавлялась, противопоставляя Танаку мужу, совершенно так, как развлекалась соперничеством между Титиной и японцем. Это давало ей приятное сознание, что она может заставить своего большого мужа принять такой негодующий вид.

— Сколько, по-вашему, лет Танаке? — спросил он ее однажды.

— Восемнадцать или девятнадцать, — отвечала она, еще не привыкнув к обманчивости внешнего вида японцев.

— Мне также часто кажется, что не больше, — сказал ее муж, — но у него манеры и опытность пожилого человека. Я готов держать с вами пари, что ему не меньше тридцати.