Кимоно - Джон Пэрис (1997)

— Это маленький храм Инари Сама, — объяснила кузина.

На верхней ступени Асако увидела двух каменных лисиц. Их выражение было голодное и коварное. Они напомнили ей — но что именно? Потом она подумала о маленьком храме близ Йошивары, виденном ею, когда она ходила смотреть процессию.

— Молитесь вы здесь? — спросила она кузину.

— Нет, я не молюсь, — отвечала японка, — но служанки зажигают лампу каждый вечер; и мы верим, что это приносит дому счастье. Мы, японцы, очень суеверны. Кроме того, это очень украшает сад.

— Мне не нравятся морды лисиц, — сказала Асако, — они выглядят злыми существами.

— Они и на самом деле злые существа, — был ответ, — никому не нравятся лисицы, они дурны.

— Тогда зачем молиться, если они злы?

— Именно потому, что злы, — сказала Садако, — надо нравиться им. Мы льстим им, чтоб они не вредили нам.

Асако не знала разницы между религией и почитанием демонов и не вполне поняла значения этого замечания. Но впечатление было неприятное, в первый раз за весь день. И она подумала, что, будь она сама хозяйкой этого милого сада, изгнала бы этих каменных лисиц, рискуя навлечь их немилость.

Девушки вернулись в дом. Ставни были закрыты, и он имел вид Ноева ковчега, только лучшего и большего. Маленькое отверстие в деревянной броне было оставлено для их возвращения.

— Пожалуйста, приходите опять, часто, часто, — были последние слова кузины Садако. — Дом Фудзинами — ваш дом. Сайонара[27]!

Джеффри ожидал свою жену в зале отеля. Он был обеспокоен ее поздним возвращением. Обнимая, он приподнял ее, к удовольствию бой-санов, которые дискутировали об опоздании окусан и о том, что у нее может быть любовник.

— Слава Богу! — сказал Джеффри. — Что вы делали? Я уже собирался организовать розыски.

— Я была у миссис Фудзинами и Садако, — отвечала Асако, — они долго не отпускали меня, — и она готова была рассказать ему все о портрете матери, но внезапно остановилась и сказала: — У них такой прелестный сад!

Она описала в ярких красках дом своих родных, гостеприимство семьи, любезность кузины Садако и знания, приобретенные от нее. Да, отвечала она на вопросы Джеффри, она видела похоронные таблицы отца и матери и их свадебную фотографию. Но какой-то странный паралич сковал ее уста, и душа ее не высказалась. Она увидела, что совершенно не в состоянии объяснить своему огромному иностранному мужу, как ни любила она его, чувства, испытанные ею лицом к лицу с умершими родителями.

Джеффри никогда не говорил с ней о ее матери. Казалось, у него не было ни малейшего интереса к ее личности. Эти «японские женщины» не казались ему стоящими внимания. Она боялась открыть ему свои тайны и не получить никакого отзыва на свое волнение. Кроме того, у нее было инстинктивное нежелание усиливать в уме Джеффри сознание ее родства с чужими ему людьми.

После обеда, когда она ушла в свою комнату, Джеффри остался один со своей сигарой и своими мыслями.

«Странно, что она так мало говорила о своих отце и матери. Но, верно, они для нее не так много и значат. И, клянусь Юпитером, это хорошо для меня. Не хотел бы я жены, постоянно бегающей к своим родным и собирающей сведения о матери».

Наверху, в спальне, Асако развернула драгоценный оби. Фотография без рамки, шурша, выпала из свертка. Это был портрет отца, одного, снятый незадолго до его смерти. Он был одет в европейский костюм, лицо прозрачное, неземное, глубокие складки у рта и под глазами. На обороте фотографии была японская надпись.

— Здесь ли Танака? — спросила Асако у своей горничной Титины.

Ну разумеется, Танака был здесь — в соседней комнате, приложив ухо к двери.

— Танака, что это значит?

Маленький человек посмотрел на надпись, склонив набок голову.

— Японское стихотворение, — сказал он, — значение очень трудное, много значений. Это, верно, значит: и путешествуя по всему свету, он очень грустит.

— Да, но слово в слово, что это значит, Танака?