Кимоно - Джон Пэрис (1997)

Центральной церемонией приема Асако было ее приобщение к культу умерших родителей. Ее привели в маленькую комнату, где в алькове, почетном месте, помещался запертый ящик «бутсудан» прекрасной столярной работы, покрытый, как решеткой, полосами красного лака и золота. Садако подошла и благоговейно открыла этот алтарь. Внутренность вся сияла ослепительным золотом, таким, какое встречается на древних рукописях. В центре этого блеска сидел Будда с золотым лицом, в темно-синем платье и с волосами такого же цвета, в ореоле золотых лучей. Под ним были расположены ихай — таблицы смерти, миниатюрные надгробные плиты, около фута высотой, с черной, обрамленной золотом поверхностью, на которой написаны имена умерших, новые имена, данные священниками.

Садако ступила назад и трижды сжала ладони рук, повторяя формулу секты буддистов Ничирен.

— Поклонение дивному закону лотосовых письмен! — Она велела Асако сделать то же самое. — Потому что, — сказала она, — мы верим, что духи умерших здесь, и мы должны очень заботиться о них.

Асако повторила, раздумывая, не наложил ли бы на нее исповедник покаяния за это идолопоклонство. Затем Садако усадила ее на пол. Она взяла одну из таблиц и поставила перед кузиной.

— Это ихай вашего отца, — сказала она, потом, вынимая другую и ставя рядом с первой, прибавила:

— Это ваша мать.

Асако была глубоко тронута. В Англии мы любим наших умерших, но мы предоставляем их заботам природы, смене времен года и холодному смешению с почвой кладбища. Японские умершие никогда не покидают своего места в доме и в кругу семьи. Мы несем нашим мертвым цветы и молитвы; но японцы дают им пищу, питье и ежедневные беседы. Общение теснее. Мы много болтаем о бессмертии. Мы верим, многие из нас, в посмертную жизнь. Мы даже думаем, что в ином мире мертвый может встретить умершего, которого знал при жизни. Но действительное общение живых и мертвых для нас скорее прекрасная и вдохновенная метафора, чем живая вера. Ну а японцы, хоть их религия настолько ниже нашей, даже не ставят вопроса о возможности близкого общения предков с их детьми и внуками. Маленькие погребальные таблицы заключают в себе для них невидимую индивидуальность.

«Это ваша мать». Асако была под влиянием окружающего. Ее память стремилась оживить то, что еще не было окончательно забыто. Как раз в этот момент появилась миссис Фудзинами, неся старый альбом с фотографиями и сверток шелка. Вид у нее был такой торжественный, что всякий человек, менее наивный, чем Асако, заподозрил бы, что сцена была заранее разучена. В тишине и очаровании этой маленькой комнаты духов лицо старухи казалось мягким и добрым. Она открыла альбом посередине и поставила его перед Асако.

Она увидела портрет японской девушки, сидящей в кресле; мужчина стоял рядом, положив руку на спинку. Она сразу узнала отца: широкий лоб, глубокие глаза, орлиный нос, выдающиеся скулы и тонкие, саркастические губы; это совсем не обычное японское лицо, это тип, попадающийся в нашем переутонченном свете, культурный, печальный, останавливающий на себе внимание. Асако очень мало имела с ним общего, потому что характер отца был отлит в форму или перекован двумя могучими силами — его мыслью и его болезнью. Дочь, к ее счастью, не получила этого мрачного наследия. Но никогда прежде она не видала лица матери. Иногда она пыталась представить себе, какая была ее мать; что она думала, пока развивался в ней ребенок, и с какой тоской отдала свою жизнь за его. Но чаще она рассматривала себя как существо, не имеющее матери, дитя чуда, принесенное в мир солнечным лучом или рожденное цветком.

Теперь она видела лицо, дышавшее для нее страданием и смертью. Оно было бесстрастное, кукольное и очень молодое, чистый овал по очертаниям, но лишенное выражения. Крохотный рот был самой характерной чертой, но он не был оживлен улыбкой, как у дочери. Он был сжат, сужен, нижняя губа подтянута.