Прошлое - Алан Паулс (2009)

Чуть позднее, почувствовав, что безумно устал от шума толпы, и осознав, что его ноги не ноют, а просто гудят, Римини решил взять тайм-аут и нашел себе тихую гавань в помещении, которое было, как гласила вывеска над входом, залом ожидания; убогая обстановка — несколько стульев и пластмассовый дачный столик — ничуть не омрачила радости Римини от возможности, во-первых, присесть, а во-вторых, побыть в относительно спокойном и уединенном месте. Первым делом он поспешил избавиться от груды листовок, проспектов, брошюр, открыток и каких-то переводных картинок, которыми его нагрузили за последние полчаса блуждания по нескончаемым коридорам ярмарки, — вся эта макулатура была незаметно засунута под соседний стул. Римини, который к этому времени уже не был способен связать двух слов по-португальски и ограничивал свое общение с окружающими утвердительными и отрицательными кивками головой, почему-то был просто загипнотизирован работавшим в комнате отдыха телевизором: начинался — на португальском и без субтитров — документальный фильм об одном известном безруком художнике. В этом анабиозе, в этом идиотском ступоре Римини провел, наверное, минут десять; к реальности его вернул однородный и в то же время как будто составленный из многих звуков грохот — ему показалось, что откуда-то из-за горизонта на здание ярмарки надвигается многотысячная кавалерийская армада; тысячи, десятки тысяч копыт били… нет, не по земле, а по жестяной крыше павильона, отдаваясь у Римини в голове. Далеко не сразу он понял, что это дождь — тропический ливень, за которым, как кажется в первую минуту, неизбежно наступит конец света и который прекращается столь же внезапно, как и начинается, — как будто бы неведомый бог дал миру, уже приговоренному к уничтожению, спасительную отсрочку. Как ни странно, этот сеанс массажа барабанных перепонок взбодрил Римини, который вновь окунулся в бурную жизнь этого людского муравейника. Буйство стихии оказало воздействие практически на всех, кто находился в ангаре: там, где еще недавно шумели бурные людские потоки, где посетители стремительно сновали от стенда к стенду, заглядывали в боковые залы, суетились, пытаясь разорваться между киосками с едой и книжными прилавками, — теперь царило спокойствие и даже некое подобие порядка. Римини мысленно сравнил поведение толпы с переменами в творчестве художника, которому был посвящен не досмотренный им фильм: картины, которые тот, лишившись рук, приспособился писать ногами, ничем — ровным счетом ничем, ни в лучшую, ни в худшую сторону — не отличались от тех, что он писал раньше, если не считать запрашиваемой за них цены; здесь же, под железными сводами, Римини заметил реальные перемены: то, что представляло собой царство хаоса — буйство красок, звуков, запахов, — теперь, когда над тонкой жестяной крышей разверзлись хляби небесные, тяготело к статичности: посетители ярмарки не столько перемещались в пространстве, сколько формировали некий узор из человеческих тел на отведенной им территории; расположившись, с определенным изяществом, небольшими группами на более-менее равном расстоянии друг от друга, они напоминали натурщиков, собравшихся позировать какому-то художнику-великану для огромного полотна.