Всему свое время - Лариса Уварова (2006)

Валерка вернулся к матери в начале июня.

— А-а-а… — протянула она, открыв ему дверь. — Явился, значит, не запылился…

Валерка ошарашенно смотрел на мать. От цветущей женщины, какой она была еще несколько лет назад, ничего не осталось. Тамара обрюзгла, потускнела, отекла. Глубокие складки залегли от крыльев носа к губам, совершенно сменив выражение ее некогда красивого лица. Глаза выцвели, заплыли. Сальные, зализанные назад седые волосы, несвежая одежда, смрадное дыхание… «И это моя мать?» — с омерзением подумал Валерка. Потом отстранил ее и шагнул в квартиру со словами:

— Это ведь и мой дом. Или ты забыла?

— Как же, как же, — просипела она у него за спиной, — что-то припоминаю.

Валерка стоял и оглядывал практически пустую квартиру. От прежнего достатка не осталось и следа. Квартира претерпела чудовищные, можно сказать, опустошительные изменения. Голые окна, выгоревшие и местами оборванные обои, линолеум, находящийся в не менее печальном состоянии, из мебели — стол, стулья, кушетка да вытертое старенькое кресло. Он прошел на кухню. Железная посуда, давно не мытая кафельная плитка, маленький, хрипло работающий холодильник, который, по всей видимости, приволокли не иначе как с помойки, и измученный, покореженный кухонный гарнитур. «Каким чудом сохранился?» — удивился Валерка. Потом он прошел в свою комнату: кровать да платяной шкаф с отбитой полировкой, вот все, что осталось. Валерка не удержался от грустного вздоха.

— Вижу, ты тут весело жила? — бросил он матери.

— А как же! — язвительно откликнулась она, стоя в дверном проеме его комнаты. — Жила не тужила! А тебя что, ублюдок, папаша выгнал?

Валерка пропустил ее вопрос мимо ушей.

— Ты что, глухой? — Она схватила его за плечо. — Зачем приперся?

— Не твое дело, — процедил он сквозь зубы и стряхнул ее дряблую руку со своего плеча.

— Это мы еще посмотрим, — мстительно заявила она и ушла.

Вместе они просуществовали пять месяцев. Именно просуществовали, иначе их жизнь в одной квартире назвать было нельзя. Ненавидя и презирая друг друга, то яростнее, то вроде бы потише, они неделями не говорили друг с другом, а когда все-таки как-то общались, то, помня давешний скандал, он ни разу не назвал ее мамой, а она его — сыном.

Компании у Тамары бывали редко. Она по-прежнему работала уборщицей, только теперь в каком-то магазинчике. Собирала бутылки, пила в одиночестве дешевый самогон, а приходили к ней какие-то сомнительные знакомые только тогда, когда им некуда было податься. Валерка пару раз отказал визитерам с неумолимой настойчивостью, а однажды даже вызвал милицию и ходить к матери совсем перестали. За это она возненавидела его еще больше, но теперь он ее обидные слова и жестокие насмешки совершенно не воспринимал. Валерка устраивал свою жизнь, и у него была цель, ради которой он и терпел Тамару. Она же постепенно потеряла к нему интерес, сообразив наконец, что он ее просто игнорирует. А еще Тамара его побаивалась. Порой в Валеркиных глазах появлялось что-то такое, чего она пугалась, хотя не призналась бы в этом и самой себе.

Валерка поступил в кулинарное училище — это оказалось совсем просто, и начал методично заводить нужные знакомства и, как это тогда называлось, обрастать связями. С отцом они созванивались, и Николай Васильевич, сдерживая свое обещание, присылал сыну деньги.

Незадолго до Нового года, уже получив паспорт, Валерка пришел домой с пакетом продуктов и двумя бутылками водки. Выложил все это на кухонный стол, почистил и пожарил картошку, нарезал колбасу, сыр, хлеб.

Мать, стоя в дверях кухни, молча за ним наблюдала.

— Никак, гостей ждешь? — спросила она елейным голосом, не сводя алчного взгляда с запотевших бутылок.

— Нет, — отрезал Валерка, продолжая заниматься своими делами.

— Что же, — Тамара не собиралась от него отставать, — один пить собираешься?

— Почему же один? — откликнулся он. — С тобой.