Красота - страшная сила - Кэти Агни (2005)

Раздался стук в дверь, и, смущенно улыбаясь, вошел Тревор. Выглядел он очень внушительно, мышцы так и перекатывались у него под майкой, и когда он открыл рот, я подумала: сейчас как рявкнет — стены задрожат.

— Все в порядке? — вдруг пропищал он тоненьком голоском. Я даже подумала: не прячется ли за его спиной какая-нибудь девчонка? И мне стоило некоторых усилий, чтоб не рассмеяться, когда до меня дошло, что писк раздается из этой горы мускулов. Пьяный он, что ли?

— Нормально, — откликнулась Джаз, не обращая внимания на его забавный щебет.

— Прекрасно. Тогда, Лора, пошли со мной, — снова пропищал он.

Как послушная собака, я поплелась за ним; мы вышли из кабинета, прошли по коридору и вошли в кабину лифта, и все это время я едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Хотя на самом деле мне было не до веселья. Слишком расшатались нервы, да еще надвигающиеся месячные, а скорей всего и то, и другое.

— Куда мы идем? — спросила я, желая поддержать разговор, и тут же пожалела об этом.

— В столовую, — пискнул он, — надо посмотреть, что ты любишь, а что нет.

В лифте нас было только двое. Я больше не могла сдерживаться и неожиданно расхохоталась. Я даже не хохотала, а как-то совершенно диким образом гоготала, оглушительно громко и долго, и раскаты этого гогота, должно быть, были слышны в самых дальних закоулках студии.

— Чего смеешься? — завизжал, он как поросенок.

— Не знаю, наверно у меня истерика, — выпалила я, и тут же на меня напал такой приступ истерического смеха, что я не могла устоять на ногах и села на корточки.

Тревор смотрел на меня, как на сумасшедшую. Я щипала себя за щеки, старалась глубоко и медленно дышать, чтобы прекратить истерику, но по-прежнему продолжала содрогаться от приступов дикого смеха. Вспомнила, что, когда со мной случалось такое в школе, а в подростковые годы это бывало нередко, я заставляла себя думать о своем любимом коте Смоки, погибшем под колесами мотоцикла, и это всегда помогало. А теперь я стала думать про Пита, про то, как гнусно он поступил со мной. Постепенно я успокоилась, и когда мы подъехали к шестому этажу, уже почти пришла в себя и лишь время от времени похрюкивала. Состояние мое было просто ужасным. Я настолько не сомневалась, что Тревор меня возненавидел, а ведь он еще не видел, какой у меня целлюлит.

Тревор быстро вошел в столовую, поздоровался с работниками в белых халатах; каждый здесь был занят своим делом: кто мыл посуду, кто загружал в кастрюли картошку в мундире, кто готовил какое-то мясное блюдо со жгучим перцем.

Врач отворил тяжелую дверь и зашел в холодильную кладовую. Я последовала за ним, вся дрожа от охватившего меня холода.

— Ну, показывай, что любишь есть? — спросил он, широким жестом мускулистой руки указав на полки, где ждали своего часа деликатесы.

— Вот это — отметила я огромную коробку со сливочным сыром, — и еще это… — Я тыкала поочередно пальцем в коробки с конфетами пралине, со сливочным мороженым. — А еще чипсы и, конечно, миссисипский пирог, о, и вот это, — указала я на коробку с цыплятами по-киевски. — О, а вот это — моя любимая недиетическая кока-кола. А еще бифштекс, пивной пирог и меренги, а еще…

— Так я и думал, — перебил Тревор. — А что ты скажешь об этом? — Он указал на салат-латук.

— Не-е, — замотала я головой.

— А вот это? — Указал он на брюссельскую капусту.

— Этого вообще никто не ест, — ответила я.

— А рыбу любишь? — с надеждой в голосе спросил он.

— С жареной картошкой! — радостно согласилась я.

Тревор нахмурился.

— Тебе придется полностью изменить свое отношение к еде, — предупредил он. — Сколько ложек сахара ты кладешь в чай и кофе?

— Три.

— А лимонада сколько пьешь в день?

— Ну, банки четыре-пять, — призналась я, прекрасно понимая, что такой ответ вряд ли понравится Тревору.

— А просто воду пьешь? Сколько литров?