– Профессиональный театральный грим. Не макияж, а именно грим. И парик. Да, это был парик. У меня сразу возникло впечатление придуманного, талантливо сыгранного образа. Образ получился гармоничный и точный, до мелочей. Я заметила только два момента, выдавших игру: как она поднырнула под цепь между створками ворот – в этом проступило что-то детское, девчоночье, я тогда подумала: наверное, ей меньше лет. Просто она хочет казаться старше, чем на самом деле. И еще, когда они вышли из офиса, она этак передернула плечами и отстранилась от Иванова, мол, «не трогайте меня!». Этот жест выдал в ней то, что в прежние времена называли «порядочной барышней». А играла она светскую львицу, роковую женщину, такую современную сексуальную стервочку, доступную любому. То есть не любому, конечно но тому, кто сажает ее в белый джип, вполне.

– Они сели в машину? – быстро спросил полковник.

– Конечно. На заднее сиденье.

– А кто находился за рулем?

– Телохранитель.

– Очень интересно… Продолжайте, пожалуйста, Тамара Ефимовна. Простите, что я вас перебил.

– Это хорошо, что вы меня перебили, – улыбнулась она, – а то я, кажется, в мистику впадаю.

– То есть?

– Нет, даже не стоит об этом говорить. Этого не может быть.

– Может, Тамара Ефимовна, все может быть. Вы уж договаривайте до конца, а потом разберемся.

– Ох, Глеб Евгеньевич, запутаю я вас. Всегда боюсь впасть в мистику и превратиться в какую-нибудь гадалку-прорицательницу, о каких объявления в газетах печатают. Представляете, «Провидица Тамара. Угадываю прошлое и будущее на расстоянии…» – Она усмехнулась, отхлебнула еще чаю. – В общем, я вам скажу, но вы мне не верьте на слово. Мне показалось, я видела эту девушку раньше, в ее натуральном, так сказать, образе. Несколько дней назад я обратила внимание на девушку лет девятнадцати, отдыхающую. Она жила здесь, на Студенческой улице. Маленькая, хрупкая, темненькая. Я сначала обратила внимание на ее походку, знаете, типично балетная походка, не с пятки, а с носка, и носки слегка врозь. Как у вашей Елизаветы Максимовны. Еще я удивилась, что она приехала сюда отдыхать одна. Это не вязалось со всем ее обликом. Вы понимаете, о чем я говорю? Приличные девушки сюда в одиночестве не приезжают. Так уж повелось. Вероятно, поэтому у нее были всегда испуганные глаза. Знаете, такие большущие, карие, испуганные глаза…

– Простите, Тамара Ефимовна, вы сказали – карие? А у той, в рыжем парике?

– У той – синие. Темно-синие. Странный цвет, даже чуть лиловатый, как бы под платье. Или платье так оттеняло?

– Может, цветные контактные линзы? – предположил Константинов. – Они ведь сейчас продаются…

– Глеб Евгеньевич, – покачала головой старушка, – мы с вами подтасовкой фактов занимаемся. Я плету невесть что, а вы, вместо того чтобы остановить меня, поддакиваете.

– Хорошо, давайте пока глаза оставим в покое. Вы мне все-таки про девушку дорасскажите.

– А больше нечего рассказывать. Интеллигентная, милая девочка, я ее очень жалела, потому что она снимала комнату у самой вредной хозяйки на нашей улице, у Гальки Вихровой. Я даже подумала, не взять ли ее к себе. Но у нас так не принято. Да и вообще, пустой это разговор. Она ведь уехала дня три-четыре назад. Я вспомнила, Галька ругалась, жаловалась, мол, жиличка такая попалась, деньги назад взяла-и поминай как звали.

– А как ее звали, не говорила эта Галька?

– Нет.

– А не могли бы вы к ней зайти и расспросить узнать об этой девушке все, что можно?

– Зайти-то я могу, Галина – женщина болтливая все расскажет с удовольствием. Но зачем? Я уже почти не сомневаюсь – это два совершенно разных человека.

– Почти… – задумчиво повторил Константинов, – все-таки почти не сомневаетесь.