Вилла в Италии - Элизабет Эдмондсон (2010)

Теперь писательница не испытывала колебаний. Вынула все это и закрыла ящик. Потом аккуратно убрала машинку обратно в футляр и закрыла молнию. Но зачем? Разве возникла какая-то надежда, что она снова будет писать? Скорее всего, нет, просто машинка давала ощущение тепла, чего-то родного. Все это орудия труда, подарок ей от Беатриче Маласпины, а подарки, как научили Марджори, всегда надо принимать с благодарностью.

Писательница взяла футляр за ручку. В ее комнате есть стол, который как раз придется впору.

Через десять минут после ухода Свифт по той же лестнице поднялся Джордж. Его притягивал свет. Именно свет в круглой комнате и открывающиеся из окон виды сообщили ему в предыдущий визит благословенное ощущение уюта и безмятежного покоя, столь редкое в последнее время. Это немного напоминало часовню, где человек находится в присутствии… Чего? Бога? Нет — живой, дышащей, гармоничной Вселенной, где нет диссонирующих нот, нет непримиримых противоречий с собственной совестью.

Когда Джордж оказался наверху, он глубоко вздохнул и проделал в точности то, что до него проделала Марджори, — медленно обошел комнату по кругу, вдоль всех окон, умиротворяя сердце и ум. В центре свисала с потолка на нитке хрустальная подвеска — Хельзингер прежде ее не заметил — и медленно вращалась от ветерка; попадавший на нее свет калейдоскопом цветных зайчиков рассыпался по стенам и потолку. Ученый застыл, словно дитя, захваченный переливчатой радугой, забыв о себе, о башне, о времени, обо всем, кроме этого света.

Каким поразительным художником был тот, кто создал эту комнату! Какое терпение нужно было, чтобы разместить каждый из крохотных изразцов так, как было задумано. Но ничего случайного не могло быть там, где за дело бралась Беатриче Маласпина, — в этом он уже убедился. Как и записная книжка, с ее изысканными в своей простоте рисунками, эти фотографии из альбома — что они означают? Зачем было прилагать такие усилия, чтобы спрятать от них четверых откровения башни? Имеют ли эти рисунки и записи в тетради какой-то дополнительный, более глубокий смысл? Вероятно, им этого никогда не узнать.

Он вздохнул, и вздох помог ему немного расслабиться, снял напряжение с плеч. Повинуясь интуиции, Марджори набрела на пишущую машинку. Инстинкт Джорджа подтолкнул его к мысли, что на этом этаже должна быть еще одна комната — в том пространстве, которое на других этажах было занято лестницей.

Физик обнаружил то, что искал, чисто случайно: ведя рукой по гладким изразцам, услышал щелчок — под его пальцами разомкнулся невидимый замок потайной двери, покрытой, как и стена, сверкающими кусочками керамики.

Дверь открылась на хорошо смазанных петлях, Хельзингер шагнул в нее и оказался в маленькой библиотеке, которую от пола до потолка занимали книги в кожаных переплетах: одни — очень большие, другие — размером с ладонь.

И каждая из них, понял Джордж, с почтительной осторожностью снимая с полки то одну, то другую, — сокровище.

В центре комнатки стоял круглый стол с лампой — стало быть, здесь, в отличие от остальной части башни, имелось электричество. Ученый не являлся коллекционером редких и экзотических книг; он не имел понятия, сколько могут стоить эти тома, но одни лишь названия были бесценны. Старинный, XVI века, экземпляр — конечно же, Данте. Старинный, украшенный миниатюрными заставками молитвенник. А также несколько раритетов: первое издание «Клариссы» Ричардсона, которую Джордж никогда не читал, иллюстрированный Вергилий и — к его радости — несколько научных трактатов.

Он понятия не имел, сколько времени провел там, погруженный в книги и иллюстрации, вдыхая мягкий запах кожи, наслаждаясь полнейшей тишиной и покоем. Это могли быть минуты, но Хельзингер чувствовал, что прошло много больше, — физик почувствовал это, когда его резко вернул к действительности звон гонга. Господи, да, верно, уже настало время обеда. Ученый посмотрел на часы. Так и есть.