Вилла в Италии - Элизабет Эдмондсон (2010)

— Нет, здешний адвокат, то есть я, ничего об этом не знает; никто мне ничего не говорил. Тем не менее, — продолжал он, вновь просияв, — никаких проблем, ведь «Вилла Данте» такая большая. И как приятно будет мистеру Хельзингеру находиться в столь очаровательном женском обществе.

Делия уже собиралась спросить фавна, как его зовут, когда он вдруг сам вспомнил о правилах приличия и с бурными извинениями объявил, что он доктор Кальдерини, адвокат, доверенное лицо недавно усопшей Беатриче Маласпины.

— Такая прекрасная дама! Такая потеря!

Воэн переключила внимание на сонаследников: темноволосую женщину с худым лицом и угловатой фигурой, слишком тощую для своего роста, и высокого, седеющего мужчину с умными усталыми глазами под стеклами старомодных круглых очков. Университетский преподаватель, по всей вероятности. Пожалуй, не самая занимательная компания на свете, но кто-нибудь из них может оказаться кладезем информации о Беатриче Маласпине и «Вилле Данте».

Женщина приветственно протянула руку:

— Здравствуйте. Я Марджори Свифт. А это Джордж Хельзингер. Вы тоже приехали сюда согласно условиям завещания? Адвокаты сказали, нас должно быть четверо.

— Но только я не вхожу в число наследников, — улыбнулась Джессика. — Я просто подруга.

— Значит, должен быть еще один. — Марджори оглянулась, словно ожидала, что последний бенефициар выпрыгнет из кустов.

— Непременно, непременно! Но когда — этого я не могу вам сказать! — воскликнул Кальдерини. — Поскольку не знаю, когда он прибывает, хотя это должно произойти до конца апреля. Поэтому, боюсь, вы должны оставаться здесь, пока мы точно не будем знать.

— А если он вообще не явится? — спросила Делия.

— Люди, упомянутые в завещаниях, всегда являются, — подмигнул юрист с неожиданным оттенком житейского цинизма. — Можете мне поверить.

— Я думаю, — предложила Воэн, — что Бенедетта должна проводить мисс… миссис… мисс Свифт и мистера Хельзингера в их комнаты. Коль скоро они проделали долгое путешествие на поезде…

— Долгое, но чрезвычайно комфортное, — уточнила писательница. — И я думаю, нам надо обращаться друг к другу по имени. Как вы считаете, учитывая обстоятельства? Я Марджори.

— Меня зовут Делия, а это Джессика.

Ученый обменялся с подругами рукопожатиями.

— Буду рад, если вы станете называть меня Джордж. — Где-то вдали мерно звучал колокол; его звон перекатисто разносился в неподвижном воздухе. — «Ангелус», — проговорил он.

— Что? — не поняла Делия.

— Звонят к полуденной молитве.

Все вместе пошли к дому и по стертым каменным ступенькам поднялись к парадной двери. На пороге доктор Кальдерини помедлил, произнес: «Permesso?»[14] — и лишь потом шагнул внутрь.

Марджори и Джордж изумленно застыли в дверях, а потом рассыпались в восклицаниях, пораженные фресками и красотой этого вымощенного мрамором зала.

— И кажется, там, за окнами, я вижу сад? — спросила писательница.

— Сильно запущенный, — ответила Делия, — но когда-то, видимо, прелестный. Думаю, сейчас просто некому за ним ухаживать — после войны не хватает персонала, если дела здесь обстоят так же, как в Англии.

— Ах, война! — воскликнул Кальдерини, оживленно беседовавший с Бенедеттой по-итальянски. — До войны все было чудесно.

Воэн усомнилась, вспомнив, что слышала и читала о Муссолини и его фашистском режиме, но, конечно, в отношении домов и садов это было справедливо.

— А это что такое? — спросила Марджори. Она стояла перед каменной колонной-подставкой, на которой помещался стеклянный ящик.

— Я не заметила этого вчера вечером. — Делия подошла ближе.

— А я подумала, что это часть настенной росписи, — развела руками Джессика. — Перспектива и обилие деталей создает оптический обман.

— Какое огромное кольцо, — подивилась Делия.