Тело Кристины - Макс Монэй (2008)

Проблема в том, что всегда найдется какой-нибудь придурок, который помешает вам покончить с собой.

Из этого следует, что подлинный садизм заключается в том, чтобы запереть все колюще-режущие предметы в доме на два оборота. И стакан. И таблетки. Настоящий садист оставит вам только плюшевого медведя и зубную пасту. А девчонка неплохо меня изучила за годы совместной жизни. Она точно знала, какое неизгладимое впечатление произведет на меня ее любовная записка. Она знала, что падение моей матушки с лестницы убьет меня быстрее, чем она. И наверняка. Стоп! Погодите-погодите. А вот теперь еще раз с этого места и поподробнее, пожалуйста. Это ловушка. Она хочет, чтобы я попался на этот крючок. Какой ловкий трюк, отличное изобретение, чтобы не пачкать себе ручки. Сиди себе и дергай за удочку. Я сам убираю себя с дороги, и она больше не убийца. Мудрый ход во избежание ответственности. И совесть не беспокоит. Очередной обман. А в это время моя матушка… А моя матушка в это время чувствует себя великолепно и, скорее всего, в этот самый момент сидит себе на собрании «девочек-колокольчиков» и штукатурит себе мордочку косметическим средством от морщин последнего поколения. А ее шейка бедра вместе со всеми остальными аксессуарами плотно усажена на подушечку в желто-белую клеточку от дешевого летнего стульчика. Она заливается смехом, и все ее косточки сотрясаются в такт ее счастливому кудахтанью. Ее белоснежная мордочка, которая способна лишиться чувств при виде очередных достижений прикладной эстетики, знать не знает и слыхом не слыхивает, что один близкий ей человек только что готов был отдать за нее жизнь. Милая мамочка, твоя наивность меня обезоруживает. Мамулечка, ты стоишь того, что я собирался совершить во имя твоего спасения. Мы, существа мужского пола, слишком ничтожны. Чуть что — и мы выходим из игры, сдаем оружие перед худшим представителем противоположного пола, который оказывается воплощением зла, и спасаемся бегством. Мы покидаем вас, строительниц наших жизней, архитекторш человеческого рода, под тем предлогом, что мы не можем больше ни ходить, ни открывать окна, ни убивать на месте лгунью, которая пачкает тушью для ресниц воротнички ваших блузок. Мы не стоим ни девяти месяцев тошноты и интоксикации, ни тотального воздержания от всех угрожающих младенцу вещей, ни многочасовых страданий, которым вы подвергаетесь, чтобы вытолкнуть из своего изможденного тела то, что вы рассматриваете как самое великое творение вашей жизни. Мы не стоим также тех лет, которые называются «ложечку за маму, ложечку за папу», ни всех колыбельных, промурлыканных посреди бессонных ночей, ни всего этого безумного времени, посвященного маленькому комочку собственной плоти, который все забудет. И именно поэтому я торжественно клянусь, что однажды мы увидимся с тобой снова, моя создательница, и тогда, хотя все это возвеличивание рискует только запудрить твои неискушенные мозги, я уверен, суть моего сообщения до тебя дойдет и ты узнаешь, что ты — моя мать и, значит, самая великая женщина на свете.

Какое неподдельное наслаждение утешаться знанием, что в этот момент моя жена думает, что я пытаюсь задушить себя подушкой, а на самом деле я чувствую себя живее всех живых! Пусть она хоть немного навострит свой нос, сучка! Я ей все пальцы на ногах откушу, я ее перегрызу снизу, потому что до горла мне не достать, я из нее всю кровь выпушу через щиколотки, если понадобится, я отрублю ей ноги, как преступникам отрубают головы, чтобы она рухнула вниз, тогда мы наконец окажемся на равных. А когда у нее начнется агония, думаю, что я смогу ее изнасиловать напоследок. Ведь в случае со мной изнасилование уже вряд ли можно назвать криминалом. Это, скорее, так, мелочь, самое малое, что я могу для нее сделать. Пустяк, о котором и говорить не стоит.