Тело Кристины - Макс Монэй (2008)

Ни я, ни она не издали ни единого звука, ни крика боли, ни бешеного рыка. Наш поединок закончился при бурном сопении, в шуме дыханий, звуке разрываемой одежды и скрипе старого паркета.

Эта немота придала реальности такой трагизм, какой обычно придает минута молчания удачному покушению.

Искалеченный донельзя, я все-таки успел вырваться из ее великаньих рук, крепких, как столярные тиски. К ее несчастью, они были жирные после чипсов и жареных орешков и достаточно скользкие, чтобы из них выскочить. Я выскользнул, как палец из кольца, который на крайний случай мылят мылом, когда кольцо становится совсем мало.

На долю секунды ее глаза встретились с моими. За эту секунду в них промелькнуло две тысячи лет ненависти к человечеству и целая вечность любви ко мне.

Вы мне не верите? Вы не можете в это поверить?

Клянусь вам, потому что даже огромные черные круги, которые поплыли у меня перед глазами, оповещая о скорой потере сознания, не поколеблют моей уверенности.

Боль, какая бы она ни была, не могла перебить адекватность моего восприятия.

Она любит меня. В такие минуты глаза не лгут.

Она любит меня и может хоть до потери сознания тыкать меня ножичком, я своего мнения не изменю.

А вот дыра, которую я проделал в ней, оказалась глубокой. До кости. Ее рана выплескивает столько крови там, за дверью, что и ко мне в комнату натекло. У меня на глазах два наших кровавых потока сливаются в одном любовном акте, согласно юридически оформленной только что доверенности. С этой минуты мы официально вступаем в свои права. Я кончаю прямо в эту красную лужу и, не складывая рук для молитвы, прошу, чтобы по ту сторону двери у кого-то тоже случился оргазм.

Чтобы по ту сторону двери кто-то был еще жив.

Жак, горошина из-под принцессы, считает, что прошло уже три дня. Я отрицаю изо всех сил его попытку подорвать мой авторитет предводителя и, пользуясь личным диалектом из одних гласных звуков, потому что согласные слишком болезненны для меня, доказываю ему наглядно, приводя факты в подтверждение, что в действительности прошел всего час. Или два. Но не больше! Он не понимает ничего, я его не осуждаю, я бы сам ничего не понял. Я говорю, как дитя-маугли, которое первый день вышло из леса. Пришлось заткнуться.

Мои порезы страшно болят, но мне доставляет удовольствие чувствовать, как мое тело работает, борется с нанесенными ранами. А вот состояние моего языка, наоборот, принимает нешуточный оборот: проводя пальцем по нарыву, я чувствую, как что-то шевелится, но это не я. Не часть меня. Кажется, я начинаю волноваться.

Конечно-конечно, только без паники, я же сам вас учил.

В такой ситуации, как моя, когда ничего существенного нельзя предпринять, предполагается единственный разумный выход — отрицание проблемы.

А лучше тотальное отрицание, полный отказ от всех проблем. А то как бы не пришлось самому себе удалять аппендицит, который так много пользы приносит организму в мирное время.

Любовь моя. Откуда этот водопад крови, что за бездна разверзлась в твоем бедре? Я не слышу больше твоих шевелений. Я начинаю беспокоиться. Я твой супруг, мои переживания вполне законны, я имею право знать, что происходит с моей женой. Я знаю, что я вогнал эту штуку слишком глубоко и без посторонней помощи кровь и жизнь будут бить из тебя ключом, пока окончательно не покинут безжизненное тело.

В моем квадратике неба наступил вечер, стащив, как жулик, простыню тумана, такую же грязную и серую, как моя.

Спасать или не спасать это чудовище?

Уже несколько месяцев, как я пишу в темноте. У меня лампочки перегорели. Добрую половину суток я веду свое повествование вслепую. А в углу моей комнаты жестяная коробка уже переполнена моими экскрементами. Какой смрад! А я ничего не чувствую. Боль очень эффективная штука против внешних раздражителей, она позволяет не обращать на них внимания.

Неужели я должен бросить свою любимую женщину в агонии, истекающей кровью?