Голубые Орхидеи - Джулия Фэнтон (1995)

Позже, вернувшись в свой рабочий кабинет, он погрузился в досье Уиллингема и наткнулся на вырезку из «Нью-Йорк пост» со статьей о танцовщице, по имени Джина Джоунз, невесте Уиллингема. На фотографии она была изображена в костюме из постановки «Кабаре» гастролирующей театральной труппы.

Петров задумчиво смотрел на хорошенькую танцовщицу. Он вспомнил похожие вырезки из досье Валентины Ледерер и недавнее сообщение, переданное ему по факсу от его агента в Вашингтоне, что Валентина отправляется в зарубежное концертное турне по десяти городам и через несколько недель появится в Москве в Большом театре.

С торжеством он оттолкнул досье, откинулся на стуле и достал бутылку столичной, которую обычно держал в ящике стола.

Он обладал «страховым полисом» — сестра-двойняшка Михаила, считавшаяся погибшей, которую он мог вернуть снова к жизни одним лишь словом, сказанным сыну.

В кабинете Петрова было жарко от батарей парового отопления. В ожидании Михаила Петров налил стакан водки и осушил его в четыре глотка.

— У меня есть новости для тебя, — начал он, когда пришел Михаил.

— Что за новости?

— Сейчас увидишь.

Он вернулся к истории с обвалом и сообщил сыну, что обнаружил новую информацию о его семье.

— Мы не знали, что еще один грузовик со спасенными увезли в маленькую деревушку под Тбилиси, и их имена не занесли в список спасшихся. Твоя сестра была среди них.

Михаил побледнел.

— Она жива? Она жива?

Петров кивнул, довольный тем впечатлением, которое произвели его слова. Он достал журнал «Лайф» и швырнул его по столу к сыну. Фотография была потрясающе выразительной. Она изображала Валентину босой, с обнаженными плечами, сидящую на камне на побережье в тонком белом хлопчатобумажном платье, которое насквозь промокло от морской воды. Ее изумрудные глаза пристально смотрели в камеру.

Михаил нахмурился и с пренебрежением отбросил журнал.

— Зачем все это?

— Это твоя сестра.

— У меня нет сестры. Это ложь. Ты показываешь мне портрет американской рок-звезды и думаешь, я поверю, что она моя… — Михаил снова посмотрел на обложку, и лицо его побледнело. — Она не может быть моей…

Плечико белого платья соскользнуло, обнажив маленькую родинку. Взгляд Михаила был прикован к родинке. У него была точно такая же.

— И более того, — ухмыляясь, сказал Петров. Он испытывал глубокое удовлетворение, видя, что Михаил начинает верить. — Я налью тебе водки, а потом мы подробнее поговорим.

Михаил вышел из здания КГБ и, не видя пути, брел по Красной площади. У него стучало в висках от головной боли и начали ныть раны. Сидя в кабинете отца, он сдержал свой гнев. Но если бы он остался в той жаркой тесной комнате еще хоть на секунду, он бросился бы на этого человека и сжимал бы его горло до тех пор, пока не задушил.

Ему сообщили, что у него есть сестра, и тут же велели встретиться с ней и использовать ее в качестве прикрытия для выполнения задания КГБ. Это, конечно, потрясло и не воспринималось им как случайное совпадение. Неужели отец считал его настолько глупым? Петров, должно быть, все время знал, что Валентина жива.

Да, Петров знал, но умышленно лгал. Слезы покатились по щекам Михаила, но он не чувствовал их и не замечал ничего вокруг, находясь во власти своего ужасного горя.

Крики и бурные аплодисменты продолжались более десяти минут, и Валентина снова и снова раскланивалась. Русская молодежь подпрыгивала, кричала, свистела. Цветы сыпались на нее дождем, покрывая сцену ковром из роз и лилий. Телекамеры показывали это буйство более чем двадцати миллионам зрителей, смотревших программу НВО. Наконец охрипшая и задыхающаяся от волнения Валентина сбежала со сцены.

— Фантастика! Ты выступила просто сказочно! — поздравил ее Майк, ждавший за кулисами вместе с няней и Кристой.