Никто мне не верит - Молли Катс (1996)

Она представляла его таким, каким увидела в последний раз, незадолго до выписки из больницы. Он с трудом двигался, его грудь была перебинтована и затянута в корсет из-за сломанных ребер. Его руки и лицо начали заживать, но на них оставались царапины и порезы.

В тот день, когда она пришла навестить его, захватив с собой яблоки и печенье, у него сидел другой полицейский, который неловко шутил по поводу больничной одежды. Было похоже, что мужчина слегка побаивается ее, и они оба в той или иной степени игнорировали ее. Она оставалась там минут двадцать, а затем ушла, чувствуя странное раздражение.

Казалось, у нее не было больше причин встречаться с Майком. Но она постоянно вспоминала о нем.

С болезненной четкостью она вспоминала ту ужасную ночь, когда она вернулась сюда и нашла Чипа.

Ее печаль, ее слезы.

Она вспоминала о том, как их с Майком тела слились в одно целое так, словно каждое движение и каждый вздох повторялись раньше и не один раз. Она все еще чувствовала вкус его губ. Она помнила, как ей хотелось быть ближе к нему.

И с той же остротой она вспоминала свои порывы, безумный круговорот ее чувств.

В течение тех недель, которые прошли со смерти Грега, когда ее мир начал создаваться заново, она старалась не убегать от этого воспоминания и задавала себе те же безжалостные вопросы, которые задавала другим перед камерой.

Действительно ли ее тянуло к Майку? Влюбилась ли она в него или была близка к этому? Или это было реакцией эмоционально опустошенного существа, которое страстно жаждало соединения?

Почему она постоянно возвращается мыслями к тому, что могло произойти той ночью? Из-за стресса, переживаемого ею так долго или пережитого именно в тот вечер? Или тогда наружу вышли ее искренние чувства, пытаясь уберечь ее от ошибки, от того, чтобы быть неискренней с Майком и с самой собой?

Но у нее действительно не было ответов на эти вопросы.

Что чувствовал Майк? Интересовала ли она его? Или он только воспользовался моментом, испытывая необходимость освободиться и уйти от самого себя?

На эти вопросы она тоже не могла ответить.

Как только она узнала, находясь у Бубу и Анджелы, о том, что произошло, она бросилась в больницу и навещала его там через день. Но, если не брать в расчет случайные записки или звонки, не было никаких оснований продолжать их отношения; да и сам Майк, похоже, не хотел этого.

Поэтому она могла сделать вывод, что появление в ее воспоминаниях его лица, голоса и, упаси Боже, рук или губ было вызвано элементарной благодарностью.

Он едва не погиб, защищая ее.

Она была обязана ему тем, что выжила.

Как можно было ожидать, что ее не захлестнет буря эмоций в отношении этого человека?

И разве могла она, после того что с ней произошло, дать кому-то почувствовать хоть что-то, отдаленно напоминающее любовь, а не жалкую пародию на нее?

Было только справедливо защитить Майка, как он защитил ее. Защитить его от самой себя.

* * *

Майк не мог еще работать полный рабочий день — не мог подолгу сидеть в машине или за рабочим столом, даже над миской с обжигающим рот чили у Нэнси Джин.

Но ничего не делать он тоже не мог. Он видел слишком много людей, которые этим занимались и заканчивали тем, что полностью уходили в себя и начинали сходить с ума.

Административное расследование по поводу смерти Грега полностью освободило его от ответственности за происшедшее. Но когда ты — полицейский и кто-то умирает, и ты единственный человек, который при этом присутствует, не имеет никакого значения, что еще могло случиться или не случиться и кто отпустил твои грехи. Привидения только и ждут того момента, когда пригласишь их войти.