Банкирша - Александра Матвеева

И не только смотрели, но и щупали, охали-ахали, шмыгали носами.

Мой новый телохранитель, которого все звали по фамилии, да и сам он говорил о себе в третьем лице — Филатов, оторопело таращился на моих подруг.

Посмотреть действительно было на что.

Все четыре представительные дамы говорили одновременно, порой не соглашаясь друг с другом, переходили на крик. При этом непрерывно перемещались по комнате, то садясь, то вскакивая, подбегали ко мне, обнимали, ощупывали, прижимали к себе, отталкивали "на длину руки, чтобы, всхлипывая, получше рассмотреть. Снова притягивали и орошали мое лицо слезами.

Даже уравновешенная Лариса пару раз вскочила с дивана и нервно побегала по комнате.

Мне с трудом удалось оторвать Филатова от потрясающего зрелища и уговорить пойти на кухню приготовить гостьям чай.

Парень усилием воли подтянул отпавший подбородок и, оглушенно потряхивая круглой головой, покинул нас.

Чтобы как-то разрядить обстановку, я рассказала девчонкам о Мише.

Повисла тишина. Все молча переглядывались.

Лариса перекрестилась и взглянула на меня, словно говоря: «Вот видишь. Бог его наказал». Она не произнесла этого вслух, и я благодарно обняла попадью за все еще гибкую талию.

Довольно быстро шок от сообщения прошел, и все заговорили. Как водится, одновременно.

— Ну зачем? Зачем он туда залез?

А потом, когда все напились чаю и засобирались домой, оставшись со мной наедине, Милка спросила:

— Как ты заставила его туда залезть?

Ее зеленые глаза щурились в сильно накрашенных ресницах. Ресницы слиплись, на них застыли комочки туши. Пудра на Милкиных щеках лежала неровно, не скрывая, а подчеркивая неровность кожи и морщинки.

Губная помада размазалась.

И хотя не это вызвало мое раздражение, я не стала его сдерживать:

— Господи! Ну что ты за чувырла?! Ну чего, кажется, проще научиться прилично краситься? А ты тридцать пять лет мажешься, и все без толку!

Милка не обиделась. Махнула рукой:

— Теперь уж и не научусь. Поздно, Леночка, старые мы…

И она обняла меня. Второй раз за одну неделю. И кажется, третий за всю жизнь.

* * *

— Алло?

— Привет!

— Привет! Ты в курсе, который час?

— Ага. А ты чего — спишь?

— Нет.

— И я нет. Ты как?

— Вроде нормально. Кажется, я вообще начинаю привыкать к такой жизни.

— Да ладно тебе. Все проходит. Чем ты расстроена?

— Как ты догадался?

— Догадался. Что случилось?

— Ничего. Правда ничего. Просто Милка сказала, что мы старые…

— Да уже не девочки.

— Генка!

— Ладно, ладно, я шучу. Эмилия Владиславовна просто устала.

— Нет. Дело не в этом. Милка права. Мне сейчас больше лет, чем мои родители прожили.

— Это ничего не значит. Твой возраст не старость. Просто твои родители умерли очень рано. Они не успели состариться. А некоторые живут долго. Вот, к примеру, у моей бабушки жива родная тетя.

— Знаю. Эта тетя моложе твоей бабушки на два года. Ты сам мне рассказывал.

— Разве? Больно ты памятливая себе во вред.

— А ты болтушка.

— Есть немного. Тебе лучше?

— Пожалуй. Спасибо.

— На здоровье.

— А чего ты звонишь?

— Чтобы поздравить.

— С чем это меня сейчас можно поздравить? С очередным криминалом? Что там у нас — убитые, раненые?

— Не заводись. У меня хорошая новость.

— ?

— Готовы документы на усыновление. Через неделю можно будет забрать мальчика.

— Геночка, милый… Что же ты молчишь?

— Я не молчу. Ты счастлива?

— Не знаю. Я так ждала этого…

— Перестань, Лена, не реви. Вот черт! Ну что ты, в самом деле? Все будет хорошо. Слышишь?

— Да. Спасибо. Я знаю, все будет хорошо. Просто очень давно не случалось ничего хорошего. Я отвыкла.

— Привыкай. Не раскисай, Лена. Ладно?

— Ладно.

— Вот Маринка тоже тебя поздравляет. И Костю.