Банкирша - Александра Матвеева

— Я впервые о болезни услышала от Михаила Павловича. Он сделался озабоченным, по сто раз на дню звонил, спрашивал, как она, просил напомнить ей, чтобы пила травы.

— Что за травы?

— Да обычные. Что-то желчегонное. Кукурузные рыльца, что ли…

Я кивнула; Лялька действительно пила травы. Она вообще любила всякие отвары и настои. Миша смеялся:

«От Ляльки всегда пахнет травой, и мне снится, что я ночую в стогу».

Мне было плохо. Клара тоже выглядела подавленной.

— Дальше — больше. Однажды пришел расстроенный. Сказал, что у Елены Сергеевны пожелтели белки глаз. В то утро и она расстроилась. До этого вроде внимания не обращала, а тут притихла. Начала ладонь к правому боку прижимать. А потом вообще кошмар начался. Врачи, целители, бабки… Елена Сергеевна сильно похудела. Михаил Павлович от нее ни на шаг.

Я однажды случайно увидела. Он на коленях перед ее креслом стоит, руки ей целует, плачет: «Ляленька, милая, как же я без тебя?» Я просто обалдела. Зачем он так? Живую отпевает.

У меня по щекам потекли слезы. Клара махнула рукой официанту, заказала коньяк.

Мы выпили. Клара достала из сумочки пачку бумажных платков. Она аккуратно промокнула глаза, высморкалась. Я тоже взяла у нее платок, вытерла лицо.

Клара одобрительно кивнула.

— Пойдемте отсюда. Курить хочется. Сядем где-нибудь в скверике.

Мы расплатились и встали из-за стола. Юра, читающий журнал за столиком у двери, тоже встал, оставил на столе деньги за кофе и присоединился к нам.

Мы сели на скамейку в скверике во дворе одной из арбатских улочек. Юра со своим журналом устроился на соседней. Клара размяла сигарету, чиркнула спичкой и, глубоко затянувшись, села, уперев локти в колени. Я ждала продолжения ее рассказа, но не торопила ее, давая вспомнить мельчайшие подробности того времени.

— Не знаю, может быть, вам это неприятно слышать, но Михаил Павлович мне никогда не нравился.

Он грубый, заносчивый и не слишком умный. С ним тяжело работать. К тому же он распускает руки. Я-то с любым справлюсь, а молоденькие девчонки из-за него настрадались. Я знаю двух, которые из-за него уволились. А Галке он проходу не давал, а когда их Елена Сергеевна застукала, все на нее свалил, дескать, пристала, спасу нет. Опозорил девку.

Но тогда, во время болезни жены, он всех нас поразил своей заботливостью и преданностью. Все для нее делал сам. В последнюю неделю все дела на меня и Аллу Николаевну — нашего бухгалтера — бросил, сидел с женой. Мы ему предлагали хорошую сиделку. Елена Сергеевна просила позвать какую-то тетю Лиду. Он расплакался при мне, начал обвинять ее в том, что она ему не верит, не любит его. Она тоже заплакала, обняла его. У нее были тонкие, совершенно прозрачные руки. Тогда я поняла, что она умрет.

Клара закрыла лицо руками и так сидела, расплываясь в моих истекающих слезами глазах.

— Последняя неделя была похожа на театр абсурда. Он ревновал ее к знакомым, друзьям. Это стало манией. Он препятствовал ее общению с любыми людьми. Уходя из дома, даже совсем ненадолго, отключал телефон. Узнав, что я в его отсутствие помогла Елене Сергеевне позвонить вам, пришел в бешенство, потребовал передать содержание разговора. Но и после этого не успокоился, назвал меня предательницей и выставил из квартиры.

— Значит, они были вдвоем, когда Лялька умерла?

Девушка кивнула темноволосой растрепанной головкой и откинулась на спинку скамьи, прижавшись ко мне плечом.