Банкирша - Александра Матвеева

Я прошла через большую светлую комнату к маленькой резной двери в углу противоположной стены.

От этой двери у меня тоже был ключ. За дверью открылась лестница, ведущая на чердак, где у Шатрова оборудована мастерская.

Закрывая по дороге все двери, я миновала мастерскую и через другую дверь попала на лестничную клетку в соседнем подъезде.

В этом подъезде вахтера не было, и я, никого не встретив, покинула дом.

* * *

«Господи! — взмолилась я, глядя на скорбный лик Христа. — Господи, помоги мне, дай мне простить себя, дай поверить, что моя дочь упокоилась с миром».

Почему, ну почему я не умею молиться? Меня с детства учили никого ни о чем не просить, справляться самой, жить по собственным силам.

Я так и жила. Сейчас моих сил не хватает. Я прибегаю к твоей помощи. Господи!

Ласковые руки обнимают меня сзади. Мы с матушкой Ларисой выходим в старый парк, садимся на скамейку.

Тянется разговор, вроде бы ни о чем: о здоровье, о детях, о каждодневных незначительных новостях.

На самом деле мы говорим о другом. Я жалуюсь на нестерпимую боль, Лариса сочувствует, жалеет, утешает. Слов вроде бы не произнесено, но мне становится чуточку легче.

И тут Лариса говорит:

— А ведь она была здесь. Твоя Лялька. Пришла после заутрени, нашла меня. Я ее сразу даже не узнала. А ведь видела не так давно. Она всегда на день ангела причащается. За месяц с небольшим она постарела на десять лет. Похудела, подурнела.

— Ляленька, ты не больная ли? — спрашиваю.

— Прихватило меня, тетя Лариса.

— Ты у врача была?

— Да что врачи? Врут все. Я за здоровьем следила всегда, каждые полгода анализы сдавала, а она ухудшение пропустила и не признается. Твердит, что ничего страшного. Хорошо, Миша другого врача нашел. Теперь после обследования лечить начнут.

— Дай Бог! Ляленька, хочешь, дядя Коля «во здравие» отслужит?

— Хочу. Спасибо вам. И еще знаешь, я с Акулькой помирилась.

— Слава Богу!

— Ой, а я-то как рада! Мы встретились, обнялись.

Она совсем не сердится. Уже звонила мне. У меня в последнее время сил нет бегать, как раньше, я лежу и вспоминаю. Как мы с Акулькой жили. Я отца почти не знала, его вечно дома не было. Мы все вдвоем. Везде.

У меня было самое счастливое детство, самая лучшая мама. А потом отец мне сказал… Я убежала в Бронницы и два дня ревела в бабушкином доме. Потом решила домой ехать, соскучилась по ней. Выхожу, а она на крылечке сидит. Тоже два дня просидела. Я сейчас болею и думаю — это мне за грехи. Два греха на мне: мать и дети. Три аборта. Первый сразу, как замуж вышла. Миша говорит: «Что же, мы еще не пожили, я на тебя не налюбовался…» А потом уж сама. Бизнес, бизнес. Думала, потом, еще молодая. Да вот уж пятый год не беременею. Не поверишь — радовалась. А мама…

Я приехала у нее денег просить, а она не дает. «Подожди, — говорит, — несколько месяцев, я дачу продам». Я требую. Она уперлась. Я просто озверела.

Она мне никогда не отказывала. Ну я и сказала ей те гадкие слова. Не знаю, как я могла. Она вся побелела и спокойно так говорит: «Уходи». И все. Ты ведь знаешь, чем я ее попрекнула, как язык-то мой поганый повернулся, но где-то месяца через полтора позвонил Яковлев, говорит, мать согласна дачу продать. Но я уже вроде перекрутилась. С Мишей посоветовалась.

Он говорит: «Дорого яичко к светлому дню. А сейчас нам от нее ничего не нужно». Потом вдруг приглашение на свадьбу. Кто? Что? Миша узнал. Какой-то уголовник, только что из тюрьмы. Я хотела поехать на свадьбу. Миша не разрешил. Говорит: «Я съезжу, посмотрю. Если бы ей твой совет был нужен, она бы его спросила».

Так и все. Привыкла. Жила. Вроде счастлива. А душу свербило: как моя Акулька? Теперь все будет хорошо.

Девятый день (продолжение)

— Алло?

— Марина, здравствуй. Я тебя не разбудила?

— Нет. Ты как?

— Спасибо, выжила. Твой муж дома?

— Дома. Позвать?