И весь ее джаз… - Иосиф Гольман (2013)

— И что внутри? — спросила Мария. Новые ребусы ее никак не развлекали.

— Не знаю, — ответил капитан. — Лишь имею нехорошие предчувствия.

— Ну, что еще? — вздохнула Ежкова.

— Я же тебе говорил, пароходом владела братва. Потом ее замели, компания их лопнула. Судно конфисковали. Далее тебе известно: пятьсот штук в кассу, два с половиной лимона — в лапу.

— Но с документами же порядок? — заволновалась судовладелица.

— Полный, — успокоил капитан. — Непорядок там, внутри. Послушай.

Мария прислушалась.

Явно работал какой-то механизм.

— Это холодильник, — сказал Ведерников. — Я дырочку нашел и термопару туда совал. Когда мы теплоход принимали, он тоже работал — с берега шла линия. Отключать, видать, боялись, я его на внутреннее питание перевел. Полтора киловатта, между прочим, жрет.

— Дядь Саш, а не проще открыть люк да посмотреть?

— Проще. Но он заварен. — Михалыч показал на два аккуратных шовчика в пару сантиметров каждый.

— И это тебя остановило? Почему ты не вскрыл эту железку?

— Потому что ты — хозяйка. Все, что здесь есть, принадлежит тебе. Да и не хотелось на чужой территории под чужими глазами во что-то встревать. Теперь вот — довез.

— Спасибо, — поблагодарила Ежкова. — Ну и что там может быть? — Даже реалистично мыслящую Марию начало разбирать любопытство.

— Черт его знает, — пожал плечами Михалыч. — Может, труп. Может, человечьи органы на трансплантацию. Бандиты же.

— А что еще может? — Мария не очень хотела верить в версию плавучего морга.

— Может, осетрина браконьерская, — после многозначительной паузы наконец сказал Ведерников. — Друг другу не доверяли, поэтому заварили дверцу. И вообще — они здорово усилили теплоход. Я ж говорю — корпус идеальный. Он явно выходил в Каспий. А там — самое милое дело с лодки забрать рыбу. Или оружие. Из Дагестана.

— Оружие не требует охлаждения, — деловито сказала девушка. — Так что или расчлененка, что маловероятно, или жратва. Дай бог, чтоб второе — в кризис все сгодится, что можно съесть. Открывай скорей.

У Ведерникова все уже было приготовлено: и удлинитель, и «болгарка» с новым абразивным кругом.

Минута — оба шва срезаны.

Михалыч распахнул дверцу и посветил мощным фонарем.

Пахнуло холодом, но, к счастью, не могильным. И не слишком сильным — большой внутренний термометр показывал ровно ноль градусов по Цельсию.

А в свете луча на металлических полках стояли разнокалиберные стеклянные банки вместимостью от ста граммов до килограмма.

Ни одной пустой.

Все по крышку забиты черной икрой.

Мария взяла маленькую баночку, стала разглядывать этикетку.

— Производителя можешь не смотреть, это туфта. Икра стопроцентно левая, — сказал Михалыч, взяв для изучения банку побольше. — И отличного качества, — добавил он через минуту. — Даже я такую редко видел.

— С чего ты так решил, дядь Саш? — спросила внезапно осчастливленная Мария.

— Браконьеры рыбку поймают, ястык[1] рассекут и тут же, на берегу, в ведре солят. От четырех до десяти процентов, чтоб не протухла. Вместе с пленками, водами и всем содержимым ястыка. А эта — с завода подпольного. Видишь — два с половиной процента соли. Так называемый malossol. Слово даже во французский язык вошло.

— Так мало ли что можно на «левой» этикетке написать?

— Икра отсортирована и промыта. Вон, икринка к икринке. И разделяются легко, — покачал он банку. — Такое только на подпольном заводике можно сделать. Или с официального украсть.

Потом, отойдя на шаг, еще раз пристально осмотрел находку целиком.

— Здесь около двухсот кило, — наконец оценил объем Ведерников.

— Нам столько не съесть, — искренне сказала Ежкова. — Слушай, а сколько это стоит?

— Минимум миллиона четыре, если приличным оптом.

— Четыре!!! — Машка аж присела от услышанного. — Миллиона!!!