Без жалости - Лоис Гилберт (2004)

Увидев бабушку, я удивилась — не могла представить себе, как она ухитрилась выбраться из комнаты и пройти по объятому огнем коридору.

— Спускайся, что сидишь? — крикнула я, обращаясь к бабушке, и бесстрашно топнула босой ногой по начинавшей обугливаться ступеньке. — Видишь, я наступаю — и ничего. Стало быть, пройти можно.

Бабушка послушно, как малое дитя, кивнула головой, поднялась с места и преодолела несколько ступеней. Я уже могла кончиками пальцев коснуться ее вытянутой руки, но тут ступенька подо мной затрещала и подломилась, я спрыгнула с лестницы и снова оказалась в гостиной. В следующую секунду объятый пламенем нижний пролет лестницы рухнул, обдав меня снопом искр. Бабушка вернулась на прежнее место и, как на насест, уселась на верхнюю ступеньку охваченной огнем лестницы, у которой уже не было нижнего пролета.

— Прыгай! — крикнула я, кашляя и задыхаясь от дыма. — Я тебя поймаю!

— Не могу, Бретт, — покачала головой бабушка, глядя на бушующее внизу пламя. — Ты возвращайся, а я попробую найти другой путь для спасения.

— Другого пути нет! — воскликнула я, распахивая в стороны руки. — Прыгай — говорю же, я поймаю тебя!

— Нет, — неожиданно спокойным голосом сказала бабушка. — Прыгать я не стану. А ты, Бретт, уходи, пока еще есть время.

Балка под потолком прогорела, переломилась, как спичка, и стала падать вниз — прямо мне на голову.

Я как завороженная смотрела на нее, не имея силы пошевелить ни рукой, ни ногой. Я слышала, как закричала бабушка, но в следующее мгновение ее крики заглушил грохот. Только по счастливому стечению обстоятельств обломки не задели меня — они разнесли в щепки стоявший внизу столик с телефоном и стул, которые обуглились и почернели, но еще не горели. Меня снова обсыпало искрами, и дубленка на мне задымилась.

Помахав у себя перед лицом рукой, чтобы хоть немного разогнать дым, я крикнула:

— Это Винсент поджег дом! Он жив! Хочешь, чтобы он пережил тебя?

Бабушка покачала головой.

— Я хочу только одного — поцеловать тебя на прощание. Но и этого, как видно, мне не удастся сделать. — Она говорила ровно, не повышая голоса, как будто ставила меня в известность о том, что собирается идти полоть грядки.

«Ну нет, — подумала я, — я тебя не оставлю, не дам тебе пропасть».

Время для меня как будто покатилось вспять. Передо мной, как в калейдоскопе, замелькали образы прошлого: бабушка за письменным столом с воткнутым в седой пучок на затылке карандашом; бабушка, оживленная, улыбчивая, розовощекая, лущит на кухне горох и время от времени лукаво посматривает на нас с Райаном; бабушка с любовью смотрит на мою крошку Эми.

Тот факт, что она убила моего отца, больше не имел для меня значения. В конце концов, я никогда не знала его и не любила. Он насиловал бабушку, шантажировал, довел ее дочь до самоубийства. Кто знает — быть может, при аналогичных обстоятельствах я и сама решилась бы на убийство.

Наконец-то у меня в голове все встало на место, хотя для этого мне пришлось оказаться в охваченном огнем доме. Как бы то ни было, теперь я точно знала, что никогда и никому не расскажу правду о смерти Эдварда.

— Без тебя я не уйду, ба, — прошептала я едва слышно, но бабушка услышала меня.

Она поднялась и пошла вдоль объятого пламенем коридора. Не прошло и секунды, как ее седые волосы и шелковое кимоно вспыхнули и она превратилась в пылающий факел. В следующее мгновение она скрылась за стеной огня и дыма…

Я опустилась на пол и прижалась щекой к горячим, дымящимся доскам. Я ужасно, смертельно устала.

«Черт, — подумала я, — может, все это мне просто-напросто снится? Вот было бы хорошо, если бы это был сон». Спать мне хотелось, а вот думать и дышать — нет. Каждый вдох давался мне с огромным трудом, к тому же я вдыхала не воздух, а дым и после каждого вдоха начинала надрывно кашлять.