Без жалости - Лоис Гилберт (2004)

Я не желала никого видеть. Чтобы переварить услышанное от Винсента, мне требовалось какое-то время побыть наедине со своими мыслями.

Я прошла через двор и подошла к конюшне, где всегда находила прибежище, когда уставала от людей и разговоров и хотелось побыть в одиночестве.

Я открыла дверь и неожиданно увидела Ноа. Остановившись у двери и сжав с досады кулаки, я стала наблюдать за тем, как он при свете тусклой лампочки чистит скребницей Каледонию. У меня было такое ощущение, что мне помешали, хотя это я явилась незваной на конюшню, которая считалась царством Ноа.

Он кивнул мне и вернулся к работе.

— Ну как, вам сейчас лучше? — спросил он, когда молчание стало затягиваться.

«Глупейший вопрос», — подумала я, продолжая молча смотреть на Ноа.

— Похоже, на душе у вас по-прежнему тяжело, — сказал между тем Ноа, принимаясь костяным гребнем расчесывать хвост Каледонии.

Я подошла к загончику и прислонилась к стене. Меня так и подмывало вернуться домой, но я знала, что, пока Винсент сидит на кухне, я не могу этого сделать.

Искоса посмотрев на меня, Ноа спросил:

— Может, хотите присесть?

Стараясь успокоиться, я несколько раз глубоко вздохнула.

Погода продолжала меняться. Теперь в окна конюшни дробно стучала ледяная крупа, а ветер изменил направление и стал поддувать в открытые ворота. Я выглянула в окно. Кругом было белым-бело. Снег успел замести даже мои следы, хотя я вошла в конюшню всего несколько минут назад. Пикап Райана мирно стоял у крыльца рядом с «саабом» Винсента, а окна большого дома уютно светились.

Я вновь переключила внимание на Ноа и, стараясь придать голосу ровное и спокойное звучание, сказала:

— Вообще-то чистить Каледонию должна была Эми.

— Я не против того, чтобы сделать это за мисс Эми.

— Позвольте мне вам помочь.

Двигаясь как автомат, я подошла к стенду, на котором висели различные щетки, выбрала одну из них и стала гладить лошадь по спине. Каледония обнюхала мой карман в поисках своего любимого лакомства — моркови, но, не обнаружив таковой, снова опустила голову и принялась мерно жевать сено. Разглаживая шкуру на спине у лошади, я смотрела, как быстро и аккуратно действует костяным гребнем Ноа, расчесывая хвост кобылы. Он не тянул, не дергал, а тщательно обрабатывал одну прядку за другой.

«Так и надо, — подумала я. — Любое дело можно уладить, только надо подходить к нему методично, не спеша и разбираться с ним постепенно, пункт за пунктом».

— Это вы сняли желтую ленту, которой полицейские оклеивают место преступления? — спросила я.

— Но лошадей, хочешь не хочешь, выводить-то надо, — ответил Ноа.

— Будем надеяться, что полицейские согласятся с вашей точкой зрения.

— Животные не могут находиться в стойле до бесконечности. Не известно еще, когда полиция появится на ферме в следующий раз. Да и стойла надо регулярно чистить.

Ноа, разумеется, был прав. Только я не знала, как отреагирует на его инициативу тот же Фарнсуорт. Темное пятно в центре конюшни исчезло, а на его месте красовалась груда свежих опилок.

Я выглянула из дверей. Снега намело столько, что полицейские машины в ближайшее время вряд ли смогли бы подъехать к дому. Нужно было ждать, пока снег растает, а дороги немного просохнут.

— Полицейские вам ничего нового не сказали? — спросил Ноа.

Я покачала головой.

— Есть у вас подозрения на тот счет, кого все-таки убили? — задал новый вопрос Ноа.

— Да, — сказала я едва слышно.

— Вот оно как. — В голосе Ноа не прозвучало ни удивления, ни заинтересованности, и я невольно спросила себя — с чего бы это? — Я видел парня, которого застрелили. В прошлый вторник — как раз перед тем, как вышел на охоту, — сказал он.

У меня перехватило горло.

— Почему же вы ничего не сказали об этом Фарнсуорту?

Ноа пожал плечами и с минуту помолчал. Потом, когда заговорил снова, голос его зазвучал мягко и проникновенно: