Хищная книга - Мариус Брилл (2006)

— Знаешь, моя старшая сестра, она меня просто ненавидела. — Фердинанд смотрел в какие-то дали, словно специально созданные для тех, кто хочет выглядеть настолько взволнованным собственными россказнями, что якобы не в силах больше ни на чем сфокусировать взгляд. — Я был еще ребенком. Я был любимчиком семьи, на которого направлена вся забота и все внимание, и это ее бесило. Она выучилась давать мне тумака, очень больно, и, не успевал я заплакать, визжала нашей няне, что я ее шлепнул, так что меня наказывали. Она воровала разные мелочи и складывала их мне под подушку. И вот однажды, когда ей было, должно быть, около тринадцати, а мне восемь… были каникулы, и она за завтраком объявила, что утром пойдет в Южный Кен[27]. А я уже немало слышал об этом «Южном Кене», оттуда мама приносила торты, и я знал, что там есть магазины, и много всяких развлечений и всего интересного, это было волшебное место для восьмилетнего мальчика, и я очень, очень хотел туда попасть. Поэтому я спросил ее, можно ли мне тоже пойти с ней, и, конечно же, она сказала, что нельзя. А я просил, я ее умолял, и в конце концов мама сказала ей, что она должна взять меня с собой. Потом мама сама ушла за покупками. Сестра разозлилась и сказала, что никак не сможет взять меня с собой, потому что ее очередь мыть тарелки, и ей нельзя уходить, пока она это не сделает, а она как раз накрасила ногти, так что несколько часов не сможет заняться тарелками. И знаешь что?

— Что? — спросила Миранда, уже стоявшая в дверях в платье, которое в восторге к ней прильнуло и легкой дымкой ласкало ее фигуру.

— Я встал на стул и вымыл тарелки. Я их отскреб и надраил, вытер насухо, и я сложил их, сделал стопку сверкающей чистотой посуды, и показал ей, и спросил: «Теперь мы можем, можем мы пойти в Южный Кен?» А сестра снова уселась читать свой журнал, оглядела меня и сказала, что пойти мы не сможем, потому что мама велела ей прибраться в своей комнате, прежде чем уходить из дома, а ей сейчас совсем не хочется этим заниматься. И знаешь, что я тогда сделал?

— Ты убрал за нее в комнате?

— Я подмел в ней, я расставил все на места, я сложил ее одежду; вытер пыль, даже прошелся по полу пылесосом. Когда я закончил, это была совсем новая комната. И я показал ей ее комнату, а она стала шарить ладонью под кроватью, чтобы найти пыль, и казалась очень огорченной, что я так хорошо все убрал. А я продолжал приставать к ней: «Теперь мы пойдем в Южный Кен? Пойдем?»

— И вы пошли?

— Нет, потому что она тогда сказала, что никуда не пойдет с таким неряхой, и велела мне надеть мой воскресный костюмчик, который я ненавидел. Там был галстук и шершавый воротник, и я в нем выглядел полным кретином. Но я надел его и позволил ей расчесать мне волосы на этот идиотский прямой пробор, так что они прилипли к голове как две мокрых тряпки. И вот в таком идиотском виде я все канючил: «Пожалуйста, пойдем, пойдем в Южный Кен!»

— Скажи, что вы пошли.

— Ну, в конце концов она надела пальто, и мы спустились по лестнице к входной двери, и уже вышли, стояли на верхней ступеньке крылечка, когда она сказала: «Ну, пока, тебе можно только досюда». Я так и застыл, и спросил: «Как это только досюда?» Знаешь, у меня уже слезы текли по щекам. А она так глянула на меня и говорит: «Я пошла, а тебя оставляю здесь». Я заревел: «Я хочу пойти в Южный Кен. Ты обещала. Ты обещала взять меня в Южный Кен». А она взяла и пошла прочь, оставив меня реветь на крыльце. Через полквартала она остановилась, повернулась ко мне и крикнула: «Болван, ты живешь в Южном Кене!» И убежала за угол.

В сентиментальной тишине пятисот тонн металла, мчащихся по кованым железным фермам со скоростью ста километров в час, Миранда вскинула взгляд на Фердинанда:

— Это правда?

Хотя все чувствительные сенсоры, которые только есть у женщин и которые называются интуицией, уже дали ей утвердительный ответ. Слишком много горечи звучало в слове «сестра», когда он рассказывал.