Хищная книга - Мариус Брилл (2006)

— Нельзя ни о чем не думать. Ты имел в виду «займись своим делом, надоеда».

— Нет, я так не думал.

— Так о чем же ты думал?

— Тогда я думал просто о том, какая ты красивая, — наконец сказал Фердинанд, — и как мне повезло. Повезло, что встретил тебя, что пришел в этот магазин, сел в тот вагон метро. Я думал, что в сущности ничего о тебе не знаю, но почему-то, откуда-то я тебя знаю. Я могу заглянуть тебе в глаза и все понять, тебе не нужно делиться со мной своими мыслями, они видны в твоих глазах. Когда я в них гляжу, ты их не опускаешь, не щуришься, не увиливаешь, ты смотришь честно и открыто, ничего не утаивая.

Миранда засмеялась.

— При всей этой честности и открытости я даже туманно не смогу объяснить, почему я здесь оказалась. По-моему, просто сердце мне подсказало. Но я не знаю, что ты во мне видишь. Может быть, если бы у меня было меньше времени на раздумья, я бы столько не спрашивала себя: почему? Я бы просто радовалась этому. Жила этим.

— Итак, единственная проблема у нас возникает из-за размышлений.

Они улыбнулись друг другу, а поезд въехал в тихий колокольный звон, несущийся от коровьих ботал. Они улыбнулись одновременно, зная друг про друга, что каждый думает, будто бы взял верх в разговоре. И зная, что нащупали общую струнку, ту, которая зазвенела, когда они впервые встретились. А если для них звенит одна и та же струна, они похожи, они не такие далекие одинокие миры; у них есть надежда.

Вертикаль страсти

Теория заговора

Природа, требующая удовлетворения похоти, подчинения диктату генов, оказалась обуздана этой особой культурой, которую трубадуры и прекрасные дамы специально создали и развивали для того, чтобы остаться в живых, а не пасть от удара меча своего сеньора.

Сердце влюбленного трепещет, он мало ест и мало спит, потому что боится исполнения своих желаний, ведь это грозит ему смертью, и все же чресла его пылают от страсти. Французы даже в наши дни называют кульминацию совокупления la petit mort. Маленькая смерть.

Теперь мы, наконец, можем ответить на наш вопрос. Это размежевание чувственности и чувства произошло из-за страха, и более того, страх — неотъемлемая составляющая любви.

Именно поэтому я считаю, что тогда-то и была изобретена любовь. Был сделан всего один шаг, следствием которого спустя века стали все наши романтические представления о любви. Задумаемся о том, какая грандиозная культура создана вокруг этой шутки, этой игры, в которую тогда начали играть, назвав ее любовью. Прошло уже восемь столетий с тех пор, когда еще можно было просто предаваться по указке своих генов плотским утехам, не имея нужды приукрашивать суть надуманными словами и понятиями. В ту эпоху, до сотворения «любви», если вы чувствовали зов плоти, вы точно знали, чего хотите. У вас не было смятения чувств, непонятных сердцебиений, мучительных сомнений, вас не сбивали с толку миллионы наставлений, запутывающих дело, называющих его любовью, требующих, чтобы вы вели себя так, как предписывает культура, а не так, как велит вам природа. Когда вы хотели совокупляться, вы знали, что хотите совокупляться.

Теперь, через восемь веков культурного пресса, мы все верим в галантность и ритуалы ухаживания, но где-то внутри мы по-прежнему ощущаем те же первобытные позывы. Можно ли удивляться, что наши головы, наши сердца, сами наши души жестоко страдают от этого несоответствия, этого раскола, этой раздвоенности?

И тогда определение, которое искали те два карикатурных персонажа, я бы сформулировал так: «Любовь — это… похоть, обманутая обществом».