Наследие - Кэтрин Уэбб (2016)

– Бет, – решаюсь я наконец, – что тогда случилось? С Генри, я имею в виду?

– В каком смысле?

– В смысле, что с ним произошло?

– Он пропал, – отвечает она ровно, но голос слабый, тонкий, как льдинка.

– Но ты помнишь тот день, у пруда? День, когда он исчез? Ты помнишь, что тогда произошло? – настаиваю я.

Наверное, не следует этого делать. Мне хочется и узнать правду, и растормошить, расшевелить сестру. Но я понимаю, что не должна. Рука Бет соскальзывает на столешницу, задевает чашку, чай расплескивается. Бет глубоко вздыхает.

– Как ты можешь меня об этом спрашивать? – сдавленным голосом бормочет она.

– Как я могу? А почему я не должна спрашивать? – Взглянув на Бет, я вижу, что она вся дрожит, а глаза горят гневом.

Она отвечает не сразу:

– То, что Динни… то, что он здесь, не дает тебе права ворошить прошлое!

– При чем тут Динни? Какое отношение это имеет к нему? Я же задала простой вопрос!

– А ты не задавай! Прекрати донимать меня своими проклятыми вопросами, Эрика! – Бет вскакивает и выходит.

Я довольно долго сижу неподвижно, вспоминая тот день.

Мы рано проснулись, потому что ночь была невыносимо душной и жаркой. В ту ночь простыни, кажется, сами заворачивались вокруг ног, и от этого я без конца просыпалась, а волосы противными мышиными хвостами липли ко лбу и шее. Мы сами позавтракали, потом послушали радио в зимнем саду – там было прохладнее, так как окна выходили на север. Пол, выложенный плитками, на подоконниках орхидеи и папоротники. Мы качались в кресле Кэролайн, я помню слабый, едва уловимый запах его голубых парусиновых подушек. Кэролайн к тому времени уже не было в живых. Она умерла, когда мне было лет пять или шесть. Однажды, совсем еще малышкой, я бегала за этим креслом. Я не замечала ее, как вдруг она сделала выпад своей палкой и поймала меня.

– Лора! – скрипучим голосом позвала она мою маму. – Ступай-ка разыщи Корина. Скажи, мне нужно его видеть. Мне нужно его видеть!

Я понятия не имела, кто такой Корин. Но меня до смерти напугал и этот безвольно обмякший тряпичный узел в качалке, и та неожиданная сила, с которой меня зацепила клюка. Присев, я высвободилась и удрала.

Мы оделись в последнюю минуту, нехотя поплелись в церковь с Мередит и родителями, потом обедали на лужайке, в тени раскидистого дуба. Там был поставлен специальный маленький столик, только для нас троих. Сэндвичи с арахисовым маслом и огурцами, которые приготовила нам мама, потому что понимала: в такую жару мы будем капризничать и откажемся от горячего супа. Плетеный стул колол мне ноги под коленками. Какая-то птичка, сидя на дереве, капнула на стол. Генри соскреб это своим ножом и бросил в меня. Пытаясь увернуться, я так резко дернулась, что упала со стула, задела ножку стола и опрокинула наши с Бет стаканы с лимонадом. Генри так хохотал, что подавился хлебом и долго кашлял, из глаз у него текли слезы. Мы с Бет наблюдали за ним, чувствуя себя отмщенными. Мы не постучали его по спине. До конца дня он вел себя отвратительно. Чего мы только ни делали, чтобы оторваться от него. Из-за жары у него кружилась голова, и он озверел, точно бык, которому напекло голову. Под конец его поймали за тем, что он веревкой связывал лапы лабрадорам. Бедные псы только страдальчески пыхтели и кротко смотрели на него. Генри был наказан – отправлен в постель. Мередит никому не спустила бы издевательства над своими лабрадорами.