Все будет хорошо - Наталия Костина-Кассанелли (2011)

Она молча отбивалась, но он навалился всем телом, прижимая ее к дивану. «На руках синяки останутся, — как-то вскользь, как не о себе, подумала она, — Сергей обязательно спросит…» Как в дурном сне, как со стороны она видела себя в растерзанной блузке и Олега, который с остервенением стаскивал с нее юбку. Она закрыла глаза. Кричать, сопротивляться бесполезно. Пусть этот подонок делает свое дело, она переживет. Она беззвучно заплакала, и слезы скатывались почему-то в уши, в ушах было щекотно, и холодно, и противно. Она пыталась сосредоточиться на этом ощущении, а не на том, что сейчас происходит. Наконец все закончилось. Он молча застегивал брюки, а она все так же лежала на диване, неподвижно, словно сломанная кукла. Он встал на колени и виновато поцеловал ее в мокрую щеку.

— Прости, зайка… Я сделал тебе больно? Ну, прости. Я не хотел… Я так соскучился…

Она молча уворачивалась от его поцелуев и вдруг раскрыла глаза. В них полыхала такая ненависть, что он попятился.

— Лика…

Она непослушными руками застегивала блузку, надевала юбку… Потом достала пудреницу и посмотрелась в зеркало. От глаз к ушам шли размытые черные полосы, помада размазалась. «Авангардный макияж», как сказал бы этот придурок Герка.

— Принеси мне воды!

— Лика…

— Не подходи ко мне!

Он прошел в кабинет и вынес оттуда графин. Она намочила платок и протерла лицо. — Давай я отвезу тебя домой.

— Не подходи ко мне! Не подходи, не подходи, не подходи ко мне!!!

Это была уже истерика. Тщетно он совал ей стакан — она не могла пить и только мотала головой. Блузка была уже вся мокрая. В конце концов он крепко обнял ее руками и прижал к себе, как маленького ребенка. Она вырывалась, сначала сильно, потом все слабее и слабее, и наконец затихла. Лишь редко и прерывисто всхлипывала.

— Ну, прости, прости меня! Я так давно тебя не видел, я скучал, я злился. Я ревновал тебя, черт возьми!

Он еще говорил ей какие-то ласковые слова, пытаясь оправдаться. Она слушала его, ожидая, что он сейчас скажет главное, то главное, ради которого она могла простить ему все что угодно, простить даже то, что сейчас произошло. Но он не сказал.

— Сейчас приведешь себя в порядок, переоденешься и поедем куда-нибудь.

Куда он собирается с ней ехать? Что праздновать? То, что сейчас произошло?

— Я никуда не поеду, — сказала она холодно.

— Ну, не дуйся. Нам же нужно отметить?

— Что отметить? То, что ты меня изнасиловал?

— Ну, я же извинился, котенок…

Как просто! Он же извинился! Хорошо, пусть эта мразь довезет ее до дому — не идти же по улице в таком виде! — Отвези меня домой.

— Сейчас. Сейчас поедем. Все будет так, как ты захочешь…

Она тихо открыла дверь своим ключом. Матери, к счастью, не было. Отец смотрел телевизор в дальней комнате, и она незаметно прошмыгнула к себе. Сбросила юбку, блузку, белье, и все это комом затолкала в пакет. Пошла в ванную и стала под душ. И здесь, под горячими струями воды, она снова заплакала — но не так, как там, в кабинете, а горько, отчаянно. Когда она накинула халат и выглянула в окно — черный джип стоял внизу. Олег сидел на скамеечке, курил и неторопливо стряхивал пепел. Злость снова подкатила комом к горлу. «Ждет. Свинья, свинья! Что, все сначала? Не хочу, не хочу…» Она заметалась по комнате — надела джинсы, футболку, сверху накинула кофточку — вечер был теплый, но ее знобило. Неслышно захлопнула дверь и поднялась на пятый этаж. Там жила ее одноклассница. «Хоть бы Юлька была дома», — думала она, нажимая на кнопку звонка. Наконец дверь распахнулась. Юля стояла в проеме, укачивая на руках трехмесячного сына.

— А… это ты. Заходи. Не заснет никак, — пожаловалась она, кивая на орущий сверток.

— Можно, я у тебя посижу?