Неистощимая - Игорь Тарасевич (2017)

Из-под кровати Красин увидел две пары сапог – одни смазные и, кажется, перебивающие едким своим запахом трупный, стоящий в дворницкой, и другие яловые, отлично выделанные и надраенные тонким обувным лаком – завзятый франт Красин тут понимал, в сапожном-то лаке. Если бы прошедшею ночью в Кутье-Борисове Красин обратил внимание на ноги сидящих в пролетке исправника и неизвестного человека в широкополой шляпе, он бы, возможно, не говоря худого слова, прямо из-под кровати выстрелил бы по ногам вошедших и потом, как упали бы обладатели сапог, и по головам. Но вот не обратил внимания тогда и не выстрелил, хотя очень нервно водил дулом «смит-вессона» с сапога на сапог. Да и то сказать – эка невидаль яловые, а тем более смазные сапоги, такую обувку носили даже слегка достаточные в России люди. Ну, а персонажей, надевающих опорки, лапти или же передвигающихся совсем босиком, в нашем правдивом повествовании почти что и нет. Так, разве среди будущей массовки. Поэтому только нам с вами, дорогие мои, уже погруженным в полное о предшествующих событиях знание, идентифицировать личности по сапогам вполне по силам, а Красину – нет. Вот и не выстрелил, водил, значит, дулом туда-сюда.

– Присядем? – спросили одни сапоги у других и, не дожидаясь ответа, обладатель яловых сапог грузно опустился на стул; дворников стул скрипнул и затрещал. Теперь Красин видел толстые ляжки, обтянутые полицейскими штанами с кантом, край белого кителя и помимо себя, отстраненно удивился, что у стража отсутствует палаш, полагающийся тому по артикулу – палаш, как-никак, оказался бы сейчас виден Красину из-под кровати; полицейскому палаш не спрятать, словно бы хвост, – в карман не засунешь.

– Bien sûr[101], – по-французски ответили смазные сапоги басом.

Второй вошедший плюхнулся на другой стул; стул захрипел от неожиданного насилия. Второй вошедший тоже оказался толстяком.

– Видите, нету его, Николай Петрович, – теперь по-русски низко сказал этот второй, с ногами в дегте. – Ушел.

– Да как ушел, хо-хо-хо, – добродушно рассмеялись яловые сапоги, – от меня не уйдет. – Говорящий задвигался, стул вновь заскрипел под его задницей. – Хо-хо-хо… – вновь рассмеялся жандарм доброжелательным отцовским смешком, и тут, наконец, Красин его узнал. Медленно теперь соображал Красин. Узнал, но ничего сделать не успел, потому что Морозов, – а сидел в дворницкой, как вы сами понимаете, дорогие мои, сидел тут на стуле именно Глухово-Колпаковский исправник Морозов, – Морозов все так же доброжелательно произнес: – А эвона он, извольте удостовериться, Серафим Кузьмич, под кроватью обретается… Хо-хо-хо… Шляпа-то… Хо-хо-хо…

– Plutôt vrai. Yeux vous avez![102] – по-французски сказали смазные сапоги.

– Иван Серге-ич! – пропел Морозов. – Вылезайте из-под кровати-и… Поговори-им по-хорошему-у…

Красин двинулся, вновь выцелил исправниковы ноги.

– Только вы вот что, милый человек, – теперь жестко сказал Морозов, – не удумайте учудить что или же, не дай Бог, выстрелить. Вы на двух стволах сейчас, и во дворе еще люди, а им приказано без упреждения по вам стрелять, ежли сами за дверь выйдете… Вылезайте, вылезайте, батенька, – тон опять стал отеческий, – довольно там лежмя пылть собирать.

– Тут недавно вымыто, – неожиданно для себя самого хрипло сказал Красин.

Исправник и Храпунов согласно засмеялись. Красин полез из-под кровати.

Оба вошедших, действительно, держали в руках оружие и оба целили Красину в лоб.

– Револьвер на пол! – с ударением на «о» в слове «револьвер» приказал Морозов. – Толкайте его ко мне ногою!

Красин положил «смит-вессон» на пол и подпихнул его к исправнику.

– Садитесь, милый человек, вот сюда… на табурет.