Неистощимая - Игорь Тарасевич (2017)

Пока совершенно ожидаемые совершались действия вокруг сначала источающих голубой и зеленый пар останков машин и людей, а потом испускающих только ужасный запах мерзкой какой-то химии, сгоревшего железа и жареного мяса – пока спецы ходили туда-сюда с рулетками, разворачивали и потом заполняли черные полистироловые мешки и тут и там с кем-то бесконечно говорили по телефонам, пока Овсянников и Суворов приказывали своим подчиненным огородить возможно больший вокруг теракта участок и полностью закрыть движение на трассе Глухово-Колпаков – Светлозыбальск и принять все возможные меры к недопущению на огороженную площадку журналистов и, главное, телевидения, пока они объявляли всякие режимы ЧП, планы перехватов неизвестно кого и прочие совершали необходимые, но абсолютно бессмысленные поступки, Голубович уже добрался до крайнего в деревне дома.

Дом этот, да что! домик в два окна стоял в самом конце улицы под огромным вековым дубом. Никто из ныне живущих не знает, а мы вам точно можем сказать, что еще ко времени рождения самого князя Бориса Глебовича Кушакова-Телепневского дубу исполнилось аж триста лет, так что в миг первого появления здесь нашего Ивана Сергеича дереву стукнуло лет четыреста пятьдесят, не меньше. Если б Голубович находился сейчас хоть в какой сознательности, он несомненно узнал бы и дуб, и дом под ним – уж слишком памятны они были губернатору, хотя считались вычеркнутыми из памяти, но раненый уже почти ничего не соображал от боли и от потери крови. Голубович проковылял – чуть было мы не написали «оставляя за собою кровавый след», но в том-то и дело, что кровавый след был, а следов за Голубовичем заметно не было, – проковылял он, значит, за калитку, взобрался из последних сил на крыльцо, ударил в дверь кулаком, рванул, не дождавшись ответа, на себя ручку и наконец потерял еще раз сознание. С таким грохотом, словно бы он был не человек, а башенный кран, словно бы даже не из одних костей безо всякого мяса состоял, а один ажурный, но многотонный металлический каркас представлял собою Голубович, рухнул он на рассохшееся, в огромных щелях крыльцо.

Кровь из губернаторской ляжки продолжала течь и текла, кстати вам сказать, все сильнее и сильнее, но таковым оказалось свойство Глухово-Колпаковской земли, что кровь человеческая – хоть якобы голубая княжеская, хоть губернаторская, хоть простая мужицкая, хоть невинная девичья, – любая пролитая кровь на красной земле становилась не видна. На человеке кровь оставалась, на убиенном – хоть винно, хоть безвинно, а равно и на убийце кровь оставалась, на случившихся тут же каких предметах – что на ноже да топоре, что на вилах, что на дощатом полу или паркете наборном в четыре цвета из четырех пород дерева – оставалась, а на земле нет. Нету! То ли столько за многовековое бытование свое впитала эта земля крови, что стала бурой, как обожженный кирпич, то ли от самого зарождения своего оказалась она красной, чтобы неможно было рассмотреть на ней крови – не знаем. А ведь очень важно – узнать сему странному явлению причину. Ну, может быть, cо временем… Когда-нибудь все узнается, дорогие мои.

Так Голубович, значит, следов не оставлял – кровь тут же впитывалась в разрыхленную землю, и найти ее, кровь, мог бы сейчас разве что спектрографический анализ. Не мудрено, что следаки, явившиеся на шоссе Глухово-Колпаков – Светлозыбальск, никаких примет ретировки губернатора с места происшествия не обнаружили. И в деревне никто его не увидел – ни человек, ни зверь. А кроме всего прочего, через буквально пять минут после приезда расследователей все поле вокруг бывшего губернаторского авто оказалось затоптанным словно бы стадом слонов…