Неистощимая - Игорь Тарасевич (2017)

– Луначарский! – закричала она в экзальтации. – Луначарский извращенец! Труппа не желает носить имя извращенца! Мы желаем носить имя князя Бориса Глебовича Кушакова-Телепневского! Основателя нашего театра! Князя! Князя! Князя! – заорала актриса, словно бы разборчивая невеста, требующая у маменьки титулованного жениха, и – смолкла, видимо, исчерпавши все эмоциональные силы.

– Так, – при упоминании Луначарского Мормышкин откинулся в кресле. Слабое подобие улыбки изобразилось на его прежде почти неподвижном лике. – Так… – он повернулся к лысому. – Так, – повторил он в третий раз, будто бы разбег брал перед формулированием первого своего решения в ранге губернатора. – Театр закрыть… Актеров всех уволить по собственному… Здание театра… Здание, – тут он несколько затруднился, потому что не имел готового решения, как лучше использовать вдруг освободившееся театральное здание, но решение, разумеется, пришло незамедлительно. – В здании разместить штаб-квартиру Глухово-Колпаковской фирмы VIMO.

– Слушаю, – произнес лысый усачок. – Сегодня сделаем.

А далее произошло следующее, дорогие мои. В голове у актрисы второй раз за день громко щелкнуло. Присутствующие в силу своего воспитания и образа жизни не могли интерпретировать этот почти металлический звук иначе, как звук взводимого пистолетного затвора. Актриса же безо всяких ступы или, например, помела взлетела в воздух, одно мгновение – картина эта бессменно стоит у нас перед глазами, – взлетела в воздух, мгновенно вытягиваясь и становясь не прежней кургузой и толстой, с отвислой жирной задницей и отвислыми сиськами сорокалетней теткой в насквозь мокрой одежде, а юной, тонкой и трепетной девочкой с совершенно замечательной, тронутой лишь похотливыми взглядами попочкой и маленькими прелестными грудками. Собранный утром наскоро черный пучок на голове актрисы в этот миг полета сам собою развязался и превратился в темно-русые – чуть мы не написали «развевающиеся по ветру» – нет, свободно ниспадающие прекрасные волосы. Не ведьма, но юная богиня застыла в воздухе над бывшим голубовичевским, а теперь мормышкинским столом, юбка и блузка вместе с трусиками и лифчиком слетели с нее, теперь она предстала в полупрозрачной розовой материи, ниспадающей с тела. Одно мгновение, миг единый Мельпомена летела к Мормышкину, вытягивая вперед теперь не широко открытую, как на памятнике, а напряженную, явно нацеленную, желающую схватить жертву руку, во второй же руке летунья держала на замахе некий астральный, внеземной, но несомненно театральный предмет – уж если не пистолет, так нож или же кастет, или просто булыжник, или заурядную, как и все оружие вимовских сотрудников, ручную кумуляшку[139]. Одно мгновение продолжался полет. Тут же тетка с грохотом рухнула на пол; грохот от ее падения слился с неистовым грохотом автоматных очередей, потому что в помещении выстрелы слышатся особенно громко. Из множества ран первой посетительницы несомненно предпринявшей попытку покушения на губернатора Мормышкина, обильно хлынула кровь, заливая и ее короткую юбку, и блузку, и колготы, и маленькую, выпавшую из мертвой руки сумочку. Пучок, действительно, развязался от удара головы об пол, и теперь черные мокрые волосы актрисы полоскались в крови.

Лысый усатый человек, подававший губернатору бумаги на подпись, молча повернулся, сделал два шага к хайтековской из матового стекла и металла стенке, откатил одну секцию, словно бы прекрасно знал о том, что и где у Ваньки Голубовича в этой стенке хранится, достал не то скатерку, не то простыню и, взмахнув ею, накрыл расстрелянную.

– Вынести через пятый подъезд, – приказал лысый. – Закопать на свалке…

Двое вимовцев потащили завернутую в скатерть актрису.

– Хотя нет… Нет… – он обернулся к Мормышкину. – В актовый зал ее. Установить личность. Сделаем покушение на народного губернатора фактом истории.