Неистощимая - Игорь Тарасевич (2017)

– Не дайте развести мост!… Иван… Сергеич!..

Сразу, значит, после этого полковник фон Ценнеленберг разительно переменился. Рот его раздвинула широкая открытая улыбка, и Красин смог увидеть, что у полковника отличные зубы, как у настоящего хищника, хоть сырое мясо ими рви. Мысль о сыром мясе промелькнула в голове Красина, по всему вероятию, неспроста – ничего, кроме страданий, пыток и муки Иван Сергеевич не мог ожидать от полковника сейчас. И правильно. Ничего хорошего далее не воспоследовало. Мясо с Красина никто не рвал, разумеется, но кто и когда сказал, что муки душевные легче мук телесных? Никто и никогда. А есть такие люди, особенно в России, что лучше им подай телесные, нежели чем душевные. Да-с! А вот нам, кстати вам тут сказать, дорогие мои, куда как лучше душевные, да и свыклись мы с ними за почти семьдесят лет, словно бы с привычной мозолью. Но это тоже в сторону, да, в сторону.

Ценнеленберг кивнул вахмистру на тело Васильева: – Убрать!

Гурин подхватил мертвого капитана под мышки и, пачкаясь в крови, потянул вон; отлично вычищенные васильевские сапоги волоклись по паркету, оставляя на нем темные прерывистые полосы. И тут же давешний лакей, что приносил шампанское на серебряном подносе, а потом стоял в коридоре, на цырлах вошел в дверь и вновь начал вытирать влагу со стола – теперь кровавую, отчего полотенце, вновь намокнув, немедленно потемнело.

– Спасибо, братец, – Ценнеленберг похлопал его по плечу, – это не сейчас. Пшел!

– Извольте распорядиться, вашшш высокккблагородь, я теперя ж сюды поломойку. То ись, момент!

– Пустое, братец. Пшел!

Лакей исчез. Ценнеленберг кивнул на дверь, и последние два жандарма, еще подпиравшие в hall стены, вышли. Теперь здесь остались, кроме полковника, только Красин, Храпунов и Морозов. Ценнеленберг все улыбался. А Морозов одним движением вытащил из-под стола свой узел и – Красин не успел заметить, как – в единый миг вновь преобразился: теперь на нем оказался надет прежний китель с подполковничьими погонами и с кантом штаны. Морозов нахлобучил на себя форменную шапку и потянул из узла и портупею с кобурой, и палаш и, сопя, начал препоясываться и прилаживать оружие к поясу.

Храпунов деликатно кашлянул в кулак.

– Гм!.. Чтобы это… Нам со временем не вышло бы завтра какого расхождения… К самому утру, Христофор Федорович? К которому часу?

Вместо ответа полковник вновь достал золотой свой Breguet, отщелкнул крышку, защелкнул, вновь отщелкнул, вновь защелкнул и вдруг отсоединил часы вместе с цепочкою от себя и хлопающим движением положил их на автоматически – да что! в автоматическом, значит, режиме сработавшую! – положил на протянутую ладонь Храпунова.

– Лично от меня, а также от Отдельного корпуса жандармов Его Императорского Величества народному вождю.

– О, как! – удивленно произнес Морозов. – Это тебе, Серафим Кузьмич, с намеком дадёно, с намеком. Ровно бы аванс.

– Бог с вами, господин исправник. С самым чистым сердцем, как русский офицер! – Тут Ценнеленберг даже и каблуками щелкнул, и учтиво свесил голову на сторону. – А завтра все пройдет по плану, так мы, Серафим Кузьмич…

– Прекратите балаган! – уже не в силах себя контролировать, закричал Красин. – Я не желаю! Ведите меня! – он вновь, не соображая, что делает, протянул вперед руки, подставляя их под воображаемые кандалы. – Клоуны! Шуты! – истерически Красин принялся оглядывать паркет под собою, отыскивая васильевский «смит-вессон». Ну, сорвался Красин. С каждым запросто произойдет при таких обстоятельствах. Бог знает, может быть, он сейчас и выстрелил бы в кого-нибудь из собеседников или же все-таки в себя самого, и страдания его тут и окончились бы. Начал, значит, отыскивать взглядом револьвер. А револьвера не было. Исчезоша.

Повисла пауза.

– А эвона, мил человек, – произнес Морозов. – Нужды нет искать-то. Нужды, говорю, нетути… Эвона… Револьвер…