Неистощимая - Игорь Тарасевич (2017)

– Гордыня, сестра, – смертный грех… Все знает она… Скажи-ка… Наложить бы на тебя эпитимью такову, чтоб не снесть ее тебе до самой кончины!.. Да жаль мне тебя, милая… Ну, дай тебе Господь…

Послышался слабый звук поцелуя – это молодая женщина приложилась к протянутой руке игуменьи.

– Каждый свой подвиг в жизни должен свершить… За други своя… Пусть и небольшой подвиг, сестра… Но ты же подвигнешься за всю Россию… Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа… Аминь.

– Аминь.

Послышались такие твердые и гулкие в пустом xраме шаги, словно бы игуменья шла в солдатских сапогах.

– Спаси Бог, матушка… – произнес вслед ей молодой женский голос. – И вновь, через короткое время, когда за ушедшей хлопнула дверь, женщина страстно позвала: – Господи! Господи! Господи! Помоги теперь нам, нам помоги, Боже мой!

Женский голос прозвучал так же гулко в незаполненном людьми храме, как и шаги. Посмотрите, дорогие мои: коленопреклоненная фигура в монашеском облачении, освещаемая лишь несколькими горящими пред образами лампадками, поднялась с колен, чуть сдвинула со лба апостольник, и стало понятно, что это – Катя. Только очень бледная, с уставшим, аскетичным лицом. Словно бы изваянную из белого коринфского мрамора голову богини увидели мы сейчас.

И тут как будто бликующее дрожащими огнями зеркало возникло пред Катею. Потому что вторая Катя, совершенно и абсолютно такая же, разве что кажущаяся более молодой и цветущей, в таком же черном женском подряснике, возникла пред первой Катей. Обе Кати обнялись и некоторое время молча так стояли – обнявшись. Теперь стало видно, что вторая Катя отличается от первой и одеянием – первая была в глухом апостольнике, а вторая – в простом черном платке.

– Maintenant?[183] – спросила первая Катя, не разжимая объятий.

– Oui, je vais aller jusqu’à l’aube.[184]

– Mère Tatiana bénisse, – словно бы с укором произнесла первая Катя. – Personne ne peut sortir du monastère sans la bénédiction de la mère abbesse.[185]

Вторая Катя захихикала, и тут мы ее уж совершенно узнали, тут стало понятно, что вторая Катя на самом деле – настоящая, наша Катя, а та, что казалась нам первой – ее зеркальное отражение. Обе они уже отстранились друг от друга.

– Je ne suis pas une nonne, – хихикала Катя, – Mashunia, je ne suis pas une nonne, je fais ce que je veux.[186]

– Pendant que vous êtes dans le monastère, demoiselle, vous devez obéir à ses règles.[187]

– Полно тебе, Маша, – сухо сказала Катя по-русски после некоторой паузы.

Тени ходили по страстному лицу Маши. Пахло горящим воском. Свечи потрескивали в тишине.

Да, конечно, мы можем вам, наконец, открыть правду, дорогие мои: только что молитву к Святому Вонифатию возносила княжка Мария Борисовна Кушакова-Телепневская. Да вы и сами уж наверняка догадались.

Маша вдруг вновь порывисто обняла Катю.

– Ну, дай тебе Господь! – прошептала она те же слова, что произнесла игуменья. – Сестра! – горячо прошептала она, по всему вероятию, не вкладывая сейчас в это слово монастырского его значения. – Сестра моя! Сердце мое за тебя болит. – И еще почему-то сказала, не зная, почему, разве Сам Господь Бог в храме Своем вложил ей эти слова в уста: – Смерть твою возьму на себя, сестра.

И Катя ответила так же, еще почти пятьдесят лет не зная, какие слова она произнесла тогда:

– Смерть твою возьму на себя, сестра.

Это можно было сказать только по-русски.